Русская бюрократия попыталась увести своих мыслителей от обсуждения государственности к никчемным размышлениям о русской национальной идее, которой нет. Вельможам в начале XIX века ответил «сумасшедший» Чаадаев: «Среди причин, затормозивших наше умственное развитие и наложивших на него особый отпечаток, следует отметить две. Во-первых, отсутствие тех центров, тех очагов, в которых бы сосредотачивались живые силы страны, где созревали бы идеи, откуда по всей поверхности земли излучалось бы плодотворное начало. Во-вторых, отсутствие тех знамен, вокруг которых могли бы объединяться тесно сплоченные и внушительные массы умов». Многолетний министр народного просвещения России С.С.Уваров косноязычно выдвинул официальную имперскую доктрину, которую власть попыталась превратить в государственный фетиш: «Русский, преданный отечеству, столь же мало согласится на утрату одного из догматов нашего православия, сколь и на похищение одной жемчужины из шапки Мономаха. Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия. Наряду с этими двумя национальными началами находится и третье, не менее важное – народность».
Уваров, само собой, не смог объяснить, что он вкладывает в понятие народность. «Народ – это который в поле пашет». Великолепный Чернышевский писал: «Основное наше понятие – то, что мы во всё вносим идею произвола. Юридические формы и личные усилия для нас кажутся, бессильны и даже смешны. Мы хотим все сделать силой прихоти, бесконтрольного решения. Первое условие успеха, даже в справедливых и добрых намерениях, для каждого из нас то, чтобы другие беспрекословно и слепо повиновались всему. Каждый из нас маленький Наполеон, или Батый. Но если каждый из нас Батый, то, что же происходит с обществом, которое все состоит из Батыев? Архи-Батыям простые Батые повинуются так же безусловно, как им в свою очередь повинуются баскаки, а баскакам – простые татары, из которых каждый тоже держит себя Батыем и в покоренном ему кружке завоеванного племени. Прелестнее всего, само это племя привыкало считать, что так и должно быть и что иначе невозможно. Весь этот сонм азиатских идей и фактов составляет плотную кольчугу, кольца которой очень крепки и очень крепко связаны между собой, так что Бог знает, сколько поколений пройдет по нашей земле, прежде чем кольчуга перержавеет и будут в ее прорехи достигать нашей груди чувства, приличные цивилизованным людям».