— …что к утру от меня одни штаны останутся? Воображаю, как бы ты прыгал от радости — наследство в кармане, и даже похорон не надо…
При дядиной скупости этого, конечно, можно было не опасаться. Разве не ясно, что такой скупердяй не расстанется со своим сейфом — хоть бы ему обещали поставить этот сейф на могилу вместо памятника! Но мне было невдомек, зачем ему понадобилось провести эту ночь наедине с бродягой. Видимо, рассчитывает вырвать у того его тайну в надежде извлечь из нее пользу…
Выходя из комнаты, я не сомневался, что ни один из бокалов, сверкавших по соседству с бутылками, не коснется пересохших дядиных губ. Тем не менее страховки ради я решил бодрствовать всю ночь в голубой гостиной по соседству. Я прокрался в эту комнату через кухню.
В соседней комнате царила мертвая тишина.
Не знаю, сколько времени это длилось. Мой мозг, переполненный впечатлениями утомительного дня, постепенно отключался; мысли гасли одна за другой, словно ночные окна небоскреба. Я задремал, не отрывая уха от двери.
…Очнулся я внезапно — от короткого глухого удара. Окружающий мир вернулся в мое сознание. Я вспомнил о том, что вершилось в зеленой комнате, и услышал сонный голос — это говорил бродяга:
— Мой час еще не пробил! Отец мой! Господи мой! Не пробил!
И дядин голос:
— Что тебе снилось, бродяга?
Хорош ангел! — «Я только рожусь!» — Рождественский сон…
Бродяга:
— Видится мне звезда, на которой живут ангелы. Только вместо крыльев у них зонтики над головой. Они очень набожные, все молятся, а зонтиками закрываются от огромного солнца, которого страх как боятся. Нынче тут великий праздник, как бы воздвижение — ждут рождения искупителя, Сына Бога звезд. А посреди лежит яйцо, и к нему со всех концов слетаются ангелы с роскошными дарами. Ночью у яйца бодрствуют только два ангела — он и она. И она тут самая прекрасная, и я люблю ее больше всех…
Дядя:
— Как же это получается, что ты ее больше всех любишь? Разве ты тоже среди ангелов? Хорош ангел, хе-хе-хе!
Бродяга:
— Да нет! Я не ангел!
Дядя:
— Кто же ты, черт возьми?
Бродяга:
— А я — в том самом яйце, из которого родится искупитель, Сын Бога звезд!
Дядя издевательски захохотал.
— Это ты-то искупитель, Сын Бога звезд? Это тебя там ждут?
— Меня еще нет, я только рожусь… О, я точно знаю, что рожусь, — и тогда…
Дядя, словно поверив сказанному бродягой, ревниво произнес:
— Нет, ты представляешь, каков будет конфуз? И ты, дурья твоя башка, вздумал быть искупителем? А ты вообще слыхал, что такое евангелие? Новый завет знаешь? Нагорную проповедь?… И что ты им там возвестишь, бродяга?
— Бродяга — это точно, но не дурень, попрошу не оскорблять! Я гимназию прошел, и от выпускных экзаменов меня спас единственно алкоголь…
— А «Отче наш» знаешь? — язвительно ухмыльнулся дядя.
Бродяга осекся, помолчал, будто пытался вспомнить про себя молитву. И вдруг вскипел:
— Ну и пусть забыл, все равно быть мне Сыном Бога звезд! Чувствую я в себе такую силу и уверенность, когда лежу в яичке, — ну, прямо как у матушки под сердцем… Не буду больше бродягой!.. Ах, какая красота, словами не опишешь! Только пить страшно хочется. Во имя милосердия господня, дайте еще глоточек!
— Знаешь, а ведь не ты первый туда собираешься, — злорадно молвил дядя. — Тебя обскакали…
— Кто же?
— Да Боккаччо, моя борзая! Не видал ли ее там, среди ангелов-то? — с ехидством вопросил дядя. — Этаких сыночков Бога звезд я, знаешь ли, могу поставлять туда дюжинами!
— Никто не может искупить их, кроме меня! — в пророческом экстазе возгласил бродяга. — Дайте только напиться… Ну, налейте хоть каплю, а то не рожусь…
— Скажи-ка, — вытягивал из него дядя, — скажи, как же ты видишь ихние зонтики, если ты в скорлупе?
— А я и в яйце — уже бог! Скорлупа-то прозрачная, как стеклышко. Я сразу все тут понял! Даже звуки серебряных флейт…
— Какие еще флейты? — обеспокоился дядюшка.
— Так ведь они не разговаривают, а сообщаются между собой с помощью звуков, извлекаемых из инструментов. Вместо слов у них — тоны, вместо фраз — мелодия. Слушаешь, затаив дыхание, как две флейты ведут диалог… А на флейтах, пожалуй, целая тысяча разных отверстий, потому как у всех ангелов по двадцать с лишним пальцев на каждой руке. Но больше всех люблю я слушать свою матушку, когда она склоняется надо мной и играет колыбельную песню о младенце Иисусе, который родится от нее, пречистой… А когда к моей колыбели слетаются ангелы, тысячи флейт сливаются в восхитительную райскую гармонию…