Как я был великаном
Сборник рассказов
НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА ЧЕХОСЛОВАКИИ
Когда чехословацкий писатель Йозеф Несвадба прибыл несколько лет назад на международную конференцию писателей-фантастов в США, его приветствовали там с особым уважением, как представителя литературы, давшей миру одного из основоположников современной «science fiction». Нетрудно догадаться, что речь идет о Кареле Чапеке. Чапек, пожалуй, первый в европейской литературе рассмотрел с такой глубиной и прозорливостью ту угрозу, которую несет человечеству колоссальное развитие механизации в условиях далекой от совершенства социальной организации собственнического общества.
Чапек вошел в историю научной фантастики как изобретатель слова «робот», понятия механического двойника человека, таящего в себе и огромные возможности, и страшную угрозу. Восстание роботов, готовых смести с лица земли погрязшее в безделье и ставшее «бесполезным» человечество, — тема всемирно известной пьесы Чапека «РУР» (1920). Основные произведения Чапека, которые можно отнести к жанру научной фантастики, помимо пьесы «РУР», — романы «Фабрика Абсолюта» (1922), «Кракатит» (1924), «Война с саламандрами» (1935), пьеса «Средство Макропулоса» (1922) — представляют собой скорее антиутопии. Чапек предупреждает о той угрозе для человечества, которая таится в «отставании» социальной организации и морального уровня человечества от высочайших достижений науки и техники, всегда являющихся у писателя первопричиной катастрофы.
В драме «РУР» роботы, страшные в своей механической целеустремленности, сметают человечество и занимают его место на планете. В романе «Фабрика Абсолюта» причиной катастрофы оказывается Абсолют — побочный продукт разложения материи, наделенный божественной силой. Абсолют обеспечивает полное материальное процветание человечества и пробуждает в душах людей великие идеалы. Но людям некогда радоваться наступившему блаженству: они заняты спорами — чей Абсолют самый правильный и самый «абсолютный», и эти споры приводят к кровопролитным войнам, в ходе которых гибнет большая часть человечества. Открытие невиданных по своей силе средств уничтожения в романе «Кракатит» также приводит человечество на грань катастрофы. Причиной катастрофы у Чапека всегда являются технические достижения человеческого гения.
Но его, как и многих современных фантастов, пугали не столько человекоподобные машины, сколько машиноподобные люди. С наибольшей глубиной процесс создания стандартизированного, обезличенного человека-робота раскрыт Чапеком в его антифашистском романе «Война с саламандрами». Писатель усматривает основную трагедию современного технического прогресса в том, что он не отвечает своему основному назначению, не дает человеку возможности обрести цельность и гармоничность, а, напротив, «раздробляет» его личность, «механизирует» его и превращает в послушное орудие для всякого рода античеловеческих авантюр. Эта проблематика сближает Чапека с многими фантастами наших дней, например с Рэем Бредбери.
Для утопий Чапека характерен принцип «моделирования» действительности, своего рода построение рабочих гипотез и исследование вариантов. Чапек писал: «Каждая утопия рождается, естественно, из определенных размышлений и в свою очередь побуждает к размышлениям. Изображать обстоятельства, которых нет и никогда не было в действительности, поместить изображаемое и неконтролируемое отдаление в пространстве и времени, освободиться от близкой и четкой действительности, — для чего же автору делать это, если не для того, чтобы провести определенный мысленный эксперимент, решить какую-то задачу, сконструировать какое-то идейное построение, доказать правильность определенной программы?»
И чехословацкая фантастика в лицо лучших своих представителей пошла но пути, намеченному Чапеком. Она принадлежит к социально-философскому направлению в мировой фантастике, в ней ставятся большие, важные проблемы, касающиеся и настоящего, и будущего человечества.
Наибольший интерес с точки зрения развития жанра научной фантастики в Чехословакии представляют романы и драмы Чапека. Но и в его рассказах намечены то проблемы, которые крупным планом поставлены в других произведениях. Так, в рассказе «Система», включенном в составленный из юношеских произведений Карела Чапека и его брата Йозефа Чапека сборник «Сад Крконоша» (1918), впервые появляется образ «механизированных» рабочих, взбунтовавшихся против своих хозяев.
Некоему фабриканту, мистеру Рипратону, удается с помощью «научной обработки» создать идеальных «механизированных» рабочих, абсолютно стандартных, абсолютно «свободных» от таких «ненужных» чувств, как любовь, дружба, чувство прекрасного и т. д. В этом рассказе рабочие обладают теми же свойствами, что и роботы в драме «РУР». Они наделены необычайной способностью повиноваться и необычайной целенаправленностью всех действий, если можно считать целью выполнение точно определенного, узко ограниченного задания. Но разве это не гиперболизированное отражение того, что делает с человеком капиталистическая рационализация, разделение труда? Какие свойства, кроме чисто «роботных», нужны человеку, стоящему у конвейера? Никаких, если понимать человека как придаток к машине, а именно так воспринимается рабочий в капиталистическом обществе. На этом и основана система мистера Рипратона, которая ему кажется безупречной. Но эта система терпит крах, едва только в рабочих просыпается чувство прекрасного и вместе о тем понимание высокого предназначения человека. Тут и происходит то, что Чапек изображает как неминуемое следствие «очеловечения» утративших было облик машин, они взбунтовались против хозяев.
Эта тема позднее найдет свое развитие в драме «РУР».
Надо сказать, что Чапек — и это отличительная черта чехословацких фантастов — в целом довольно равнодушен, если можно так сказать, к технической стороне вопроса, он и не пытается предлагать какое-то разрешение, пусть утопическое, технических трудностей, и вообще описание технических чудес играет здесь сравнительно небольшую роль. Так, в рассказе «Контора по переселению» (1936) Чапек беззаботно заявляет: «…была бы идея, а техническое решение всегда найдется». И он предлагает ни более, ни менее как организовать переселение в… прошлое; эпоха — по усмотрению заказчика, начиная с палеолита. И его волнует не то, что машины времени пока еще не изобретены, за этим, как он оптимистически предрекает, дело не станет, а вот плохо то, что любое, самое дикое время в прошлом все же лучше нашего «цивилизованного» века с его кровопролитными войнами и невиданной доселе жестокостью фашизма. Это обычный для Чапека иронический парадокс. Кстати, юмор и любовь к парадоксам вообще присущи всем чехословацким фантастам.
Юмор окрашивает многие произведения еще одного «патриарха» чехословацкой фантастики — Яна Вайсса. Вайсса интересуют не столько философские, сколько этические вопросы. Его перу принадлежит, кроме того, немало реалистических произведений. В своей научной фантастике Вайсс задумывается прежде всего над отношениями между людьми будущего, над разрешением ими тех самых проблем этики, которые мучают современников («В стране внуков», «Спутники и звездопроходцы»),
В произведениях, написанных в послевоенные годы, Вайсс с удовольствием описывает не только прекрасные светлые дворцы, легкие как облака воздушные корабли, но и людей коммунистического общества, освобождающихся от собственнического эгоизма, от страха перед будущим, от расовых предрассудков.
В повести «Метеорит дядюшки Жулиана» (1930) злая насмешка над собственнической моралью, свойственной современному мещанину, воплощена в форму фантастического повествования.
Пожалуй, самым популярным мастером сегодняшней чехословацкой фантастики является Йозеф Несвадба. Несвадба унаследовал от Чапека не только интерес к значительным философским проблемам современности, но и многие особенности его художественной манеры: острый интеллектуализм, тонкий юмор, вкус к парадоксальным поворотам сюжета. Но перед Чапеком, писавшим свои утопии в 20–30-е годы и не сумевшим увидеть какие-либо перспективы развития человечества за пределами собственнического общества, витал неотвратимый призрак катастрофы. Несвадба, писатель социалистической Чехословакии, видит оптимистические перспективы там, где Чапеку положение казалось безнадежным. Несвадба тоже задумывается над плодами всеобщей механизации жизни, над ограничением человеческих возможностей, над узко понятой целесообразностью, но он полагает, что сами условия будущего коммунистического общества помогут преодолеть эту односторонность, не позволят ей приобрести трагический характер. Однако мещанским индивидуализм, собственнический эгоизм, прежде чем безвозвратно кануть в прошлое, могут принести людям много вреда.