— Я хотел зайти сразу после завтрака. Но вряд ли я могу быть вам полезным, я ровным счетом ничего не знаю.
Он действительно не припоминает ничего заслуживающего внимания. Испорченный кабель? Он же все сказал. Да, разумеется, кабель мог быть испорчен преднамеренно. В свете новых обстоятельств это вполне правдоподобно. Но по характеру поломки такого вывода сделать нельзя. Заметил ли он на кабеле отпечатки пальцев? Во-первых, это невозможно определить, во-вторых, ему и в голову не пришло ничего подобного.
В конце разговора Родин взял в руки гильзы.
— Убийца должен был выстрелить в Шмидта дважды и один раз в воздух, то бишь, я хотел сказать вверх. Следов ракеты, которая взвилась вверх где-то в районе радиотелескопа, нам, естественно, не найти. Но первые две ракеты должны были упасть где-то поблизости. Как по-вашему, не остались ли от них какие-нибудь следы?
Инженер некоторое время раздумывал.
— В ракетах имеются соли стронция, окрашивающие пламя в пурпурный цвет. Взяв в том месте, где был убит Шмидт, с десяток проб грунта, можно точно определить, где сгорели ракеты, даже если на первый взгляд от них не осталось и следа.
— Неплохо придумано, — заметил Родин, — но возиться с анализами!
— А для чего существуют манипуляторы? Положитесь на меня, и сегодня же к вечеру у вас будет ответ.
После ухода Мельхиада Гольберг пожал плечами.
— Не пустили ли вы козла в огород… Держу пари, что следом появится Ирма Дари.
Майор пари не принял. И оказался прав.
Не надо было быть ни следователем, ни психологом, чтобы заметить, как напряжена молодая женщина.
— Сегодня здесь у нас все напоминает кабинет зубного врача. — Ее слова звучали не очень естественно. — «Следующий, садитесь в кресло, не бойтесь, больно не будет». Ну вот, и я здесь.
За ее улыбкой что-то таилось. Но что? Сожаление, страх? Или что-то другое?
— Присаживайтесь.
Несколько секунд в комнате стояла тягостная тишина.
— Вряд ли я смогу быть вам полезной, — сказала наконец радистка, — я думала о субботе, но ни к чему не пришла.
— Когда была объявлена тревога, вы работали в узле связи?
— Да. Только что закончила передачу радиограммы. Пока я перематывала ленту с текстом — во избежание ошибок мы каждое сообщение передаем дважды, — мне задали несколько вопросов с Земли. Я ответила, и в этот момент прозвучала тревога. Я посмотрела на контрольное табло — откуда тревога — и вызвала Шмидта. Аппарат не отвечал. Я тотчас же связалась с Глацем и после этого сразу снова вставила ленту в радиотелетайп. Вот и все.
— Больше вы ничего не припомните?
— Нет… Простите, я хотела бы… Мельхиад здесь был?
— Да.
— Я… понимаете… не знаю, как бы это лучше объяснить. Борис такой… ну, немного вспыльчивый. Когда я узнала, что Шмидт убит, мне стало страшно. Понимаете, я подумала… Шмидт и я… а что, если Мельхиад о чем-то подозревал, вы знаете, что я имею в виду…
— Пока мы не располагаем фактами, свидетельствующими о том, что именно Мельхиад является убийцей. — От холодного тона следователя Ирма Дари сжалась в комок. — Вы это имеете в виду?
— Да, да. Я бы не перенесла, если бы он попал в беду. Как только я себе представляю, что из-за меня один мог лишиться жизни, а другой — чести, мне становится страшно! Борис, вспылив, может обругать, даже ударить, но он не способен на хладнокровное, заранее обдуманное убийство. Никогда!
— Почему вы думаете, что это было обдуманное убийство?
— Все свидетельствует об этом, — радистка пожала плечами, — по крайней мере мне так кажется. Умышленное повреждение телесвязи, убедительное алиби — невероятно, чтобы все это было результатом неожиданного порыва…
— Видимо, вы правы, — подтвердил Родин. — Кстати, вы уверены, что Мельхиаду не известно о вашем… — он заколебался, — о ваших взаимоотношениях со Шмидтом?
— Да, — ответ сорвался с губ молодой женщины прежде, чем Родин закончил свою мысль. — Наверняка да. Он не сумел бы этого скрыть, он не умеет играть. Вы должны были в этом убедиться… Я никогда не скажу ему о случившемся. Не потому, что боюсь. Он бы позлился-позлился, но потом понял бы, что человек но всегда волен в своих поступках. Просто я не хотела напрасно причинять ему боль. Мне ненавистны те, кто испытывают радость оттого, что причиняют другим боль.
Две пары глаз проводили Ирму до двери.
— А теперь — очередь за Маккентом, — сказал Гольберг. По-моему, его любопытство испарится, как только речь пойдет о некоторых щекотливых…
Прежде чем доктор успел закончить свою фразу, дверь вновь отворилась и на пороге появился Маккент. Быстро обшарив комнату глазами, он задержал взгляд на Родине.
— У вас есть для нас что-нибудь новое? — спросил тот.
— Да. То есть я так понял, что вы хотите с каждым из нас побеседовать в свете… ну, что ли, новых обстоятельств смерти Шмидта. Нейман сказал, что вы обнаружили какие-то шифрованные сообщения?
Следователь пропустил его вопрос мимо ушей.
— С какой целью вы интересовались медицинской картой Шмидта в пятницу? Что вы в ней искали?
— Я? — Биолог почти подпрыгнул на стуле.
— Именно вы. Итак, что вас интересовало?
— Это, верно, Рея Сантос…
— Оставьте ее в покое и отвечайте на мои вопрос.
Взгляд Маккента беспокойно перебегал со следователя на доктора.
— Это не имеет никакого отношения…
— Имеет, не имеет — позвольте судить нам. Как это произошло?
— В последнее время Шмидт не был похож на себя. Он стал задумчивым, чувствовалось, что его что-то гложет. Мне это показалось странным, и я подумал, не подскажет ли мне что-либо его медицинская карта. Вот и все.
— Это входит в ваши обязанности?
— Конечно!
— Каким же образом?
— А по-вашему, исследуя влияние здешней обстановки на растения, я могу пройти мимо того, как ее переносят люди?
— Итак, забота о коллеге. Почему же вы не попросили врача показать вам эти карточки?
— Потому что в тот момент ее не оказалось на месте, а карточки можно было посмотреть.
Следователь на мгновение был сбит с толку этим доводом, но тут же оправился и продолжил атаку:
— А для чего вам недавно понадобилось подслушивать у дверей комнаты Шмидта?
— Мне показалось, что кто-то произнес мое имя, и я остановился.
— Вы считаете, это в порядке вещей — подслушивать, что о вас говорят за вашей спиной?
— Пусть будет стыдно тому, кто за глаза говорит одно, а в глаза — другое.
— Расскажите-ка о ваших субботних передвижениях, Только точно, не утаивая… — перебил его майор.
— Для этого я и пришел сюда. — Маккент облизнул пересохшие губы. — Я хочу вам рассказать нечто почти невероятное. Но сначала мне бы хотелось спросить…
— Спрашивать буду я!
— Да, конечно. Но… дайте мне договорить. Я знал, что Шмидт убит. Еще с субботы. Я видел его там, я нашел его… я был у него первым. То есть первым после убийцы.
— Спокойнее, не все сразу. О том, что вы лгали, мы знаем.
— Лгал… да… Я боялся. Вы, конечно, сравнили показания Реи Сантос…
Майор пристально посмотрел на биолога.
— Я сейчас перейду к делу, — заверил его Маккент. — Все началось с того, что меня заинтересовало поведение Шмидта. Я же видел, что между ним и Ирмой Дари что-то было. Он довольно открыто добивался ее расположения. Но это к делу не относится. Мне показалось, что Шмидт сделал какое-то открытие и скрывает это. Ему известно что-то интересное. Он над чем-то работает. Но где? На базе? У радиотелескопа? Что это могло быть? Потолковать бы с ним наедине. Быть может, он охотнее разговорится, чем в столовой или клубе, где все время народ. И я решил взглянуть, чем занят Шмидт. Я вышел из оранжереи примерно в 10.15, обратите внимание на время…
— Не беспокойтесь, следите лучше за собой — не забудьте чего-нибудь. Итак, вы направились к радиотелескопу…
— Ровно в 10.25 я его увидел. Шмидт… — Маккент несколько раз сглотнул слюну, лоб его покрылся испариной, — он там лежал. Мне показалось, что он в обмороке или у него поврежден кислородный баллон. Я подбежал к нему и не поверил своим глазам — его скафандр был прострелен в двух местах. Представляете?…