— Вероятно. — Майор оглянулся. — Да, видимо, где-то здесь. Незначительное отклонение вряд ли будет иметь значение. Во всяком случае, попробуем.
Опустившись на колено, он приготовил сигнальный пистолет и на скальной поверхности отыскал опору.
— Убийце было не к спеху, он мог отыскать удобное место и спокойно прицелиться… Когда пройдет минута — скомандуйте.
Гольберг смотрел на часы.
— Внимание… пли!
Из ракетницы полыхнуло слабое пламя, и через несколько секунд над радиотелескопом загорелась сапфировая звезда. Не красная ракета, означающая тревогу, а синяя — заранее оговоренный сигнал между двумя или несколькими партнерами.
— На нее никто не обратит внимания, — сказал Гольберг.
— Один человек, быть может, действительно не обратит… в словах майора был какой-то скрытый смысл. — Пошли!
Через несколько минут Гольберг открыл шлюзовую камеру сейсмической станции.
Юрамото встретил их своей обычной приветливой улыбкой.
— С дорогим гостем в дом приходит счастье, — он слегка поклонился. — А мечи ваши я положу на алтарь предков.
Майор испытующе посмотрел на селенолога.
— Благодарим за приветствие, но у нас остались лишь эфесы. Позвольте взглянуть на сегодняшнюю сейсмограмму. Интересно, что зарегистрировали приборы несколько минут назад.
Юрамото нажал выключатель, и свет упал на паутину диаграмм. Следователь на них не взглянул, он внимательно смотрел на лицо Юрамото, но, кроме готовности выполнить просьбу, ему ничего не удалось прочитать на приветливом, морщинистом лице старого ученого. Родин перевел взгляд на сейсмограмму.
— Вы не помните точное время, доктор?
— 17.09, - тотчас ответил Гольберг.
Именно в этот момент прибор зарегистрировал незначительное, но явно различимое отклонение.
— Как по-вашему, что могло послужить причиной этого отклонения? — снова взглянув на Юрамото, спросил Родин.
Селенолог задумчиво смотрел на зигзаги, вычерченные самописцем.
— Трудно сказать, — произнес он наконец, — Но не знать это значит не видеть. Держу пари, что это отклонение ничуть не отличается от того, которое поставило нас в тупик во время вашего вчерашнего визита. — Он достал из ящика субботнюю сейсмограмму. — Да, точно такое же отклонение, какое было зарегистрировано в день смерти Шмидта, за несколько секунд до объявления тревоги.
Родин внимательно сравнил обе сейсмограммы — сначала на глаз, потом с помощью лупы. Да, сомнений не было: обе аномалии практически не отличались друг от друга.
Он встал.
— Благодарю вас. Вы нам очень помогли.
— Приятный визит озарит и дождливый день, — церемонно поклонился Юрамото.
К базе возвращались медленно, погруженные в собственные мысли. Тишину нарушил Гольберг:
— Вам звонил Глац. В тот момент, когда вы выходили.
— Знаю, — ответил Родин.
— Что ему понадобилось?
— Он не звонил.
Доктор остановился.
— Но ведь…
— Это я звонил. Я спрашивал, не у вас ли я. Вы можете это объяснить с точки зрения психологии?
— Конечно. — Доктор пустился было в объяснения, но, сделав несколько шагов, остановился. — Понимаю, — задумчиво произнес он, — вы думаете, это возможно?
— Посмотрим.
После визита в оранжерею они вернулись на базу. Заглянули в медицинский кабинет, в мастерскую и на командный пункт. Словно одержимый какой-то манией, Родин всюду заводил разговоры о телефонных звонках. Наконец ему удалось получить долгожданный ответ.
— Как же, помню, — сказал Нейман. — Позвольте, когда это было? Кажется, в пятницу… да, в пятницу днем мне позвонил Шмидт и спросил, нет ли у меня Мельхиада. Мельхиада у меня не было, но я случайно встретил его через полчаса в коридоре. Однако выяснилось, что его никто но разыскивал. Вечером Мельхиад упрекнул меня за неуместную шутку, а когда я удивленно посмотрел на него, посоветовал мне обратиться к врачу и избавиться от галлюцинаций.
— Вы с ним согласились?
— Ну, конечно. Не ругаться же из-за какой-то глупости.
— Извините за назойливость, — сказал майор, — но вы когда-нибудь по-настоящему выходили из себя?
Нейман широко улыбнулся.
— Да, раза три случалось. И каждый раз — зря.
За ужином никто не обмолвился о Шмидте, никто не вспомнил о субботней трагедии, но в разговоре чувствовалось напряжение. Беседа была словно соткана из тончайшего покрывала, слишком прозрачного, чтобы оно могло скрыть подавленность, охватившую сидящих за столом.
Лишь за кофе биолог Маккент отважился ступить на тонкий лед.
— Завтра пятница, скоро мы свернем работу и отправимся домой, на Землю. А как же вы, майор?
— Мы тоже все закончим и тоже полетим домой.
Родин отодвинул пустую чашку.
— Спокойной ночи.
Маккент с упреком посмотрел на майора.
— Сегодня пятница. Вы обещали к завтраку рассказать нам кое-что. Не забывайте, майор, скоро рассвет.
— Вы, верно, от любопытства не спали всю ночь, — усмехнулся Родин.
— Я не страдаю бессонницей. Но кому-то в эту ночь действительно уснуть было нелегко; боюсь, что его замучили кошмары. — Беспокойный взгляд биолога перебегал с одного лица на другое, будто он пытался отыскать на них следы недосыпания. — Не хотел бы я оказаться на его месте.
— Ну, что ж, я расскажу вам все. Это моя прямая обязанность. Следствие в Заливе Духов закончено, и мы готовы лететь на Землю. Если удастся, то еще сегодня.
Глац вопросительно взглянул на следователя и снял трубку.
— В котором часу вы хотели бы вылететь?
— Не знаю, как скоро это удастся организовать, но хотелось бы — до обеда. Доктору Гольбергу предстоит присутствовать на каком-то важном совещании.
— Сколько полетит человек?
— Трое.
— Вас двое…
— И преступник. Тот, кто убил радиста Шмидта. Первый убийца на Луне.
Лишь негромкие слова Глаца, связавшегося с космодромом в Море Ужасов, нарушали нависшую над столовой тишину.
— Все в порядке. — Глац положил трубку. — В одиннадцать за вами прилетит ракетоплан… Знаете что, переберемся-ка ко мне.
— Вам известно, кто застрелил Шмидта? — спросил биолог, едва все расселись.
— Да. Со вчерашнего дня.
— Почему же вы не сказали об этом вечером? — удивилась Рея Сантос.
— А вы полагаете, что провели бы ночь спокойнее?
— Это кто-то из нас? — Казалось, лицо Глаца старело на глазах. Взгляд его глубоко запавших глаз поочередно останавливался на каждом члене экипажа.
— Да, один из вас.
— Ну, не тяните! — Ирма Дари бросила на следователя взгляд, полный муки. И по ее голосу доктор понял, что она на грани истерического припадка.
Следователь наклонился, будто хотел увидеть всю группу в новой перспективе.
— Я, собственно, не знаю, с чего начать. Шмидт был убит настолько тривиальным способом, что почти не о чем рассказывать. Преступник подошел к радиотелескопу, застрелил радиста и чуть позже выпустил красную сигнальную ракету. Никаких трюков или прыжков со скалы, никакой гонки или борьбы за секунды. План был чрезвычайно прост, хотя рассчитан с математической точностью.
Лица сидящих за столом напомнили Гольбергу паноптикум такие же неподвижные, оцепеневшие, совсем как настоящие, но не живые.
— Прошу прощения, майор, но ваше сообщение слишком сенсационно для моего несколько старомодного вкуса. — Астроном Ланге встал. — Вы меня извините? Мне надо еще кое-что сделать, пока не взошло солнце. Что же касается вашего заключения, то охотно допускаю, что это действительно не так сложно, как казалось. Желаю удачи.
Родин молча кивнул. Когда Ланге вышел, он снова заговорил.
— Вряд ли вас будут интересовать детали…
— Напротив, очень интересуют! — почти выкрикнул Маккент.
— Хорошо. — В улыбке следователя был оттенок грусти. — Но не ждите сенсаций — ни ясновидения, ни особого детективного дара не было. Попробуем рассуждать вместе. Что нам известно? Кто-то в 10.59 выстрелил из сигнального пистолета. Это один из немногочисленных фактов, на который мы смогли опереться, когда стало ясно, что Шмидт на помощь не звал. Понятно?