– Ты очень вырос за то время, что мы занимаемся…
Я почувствовал, что учительница колеблется, а значит, надо переходить в наступление.
– Но лауреатом Международного конкурса я никогда не стану, так зачем мне заниматься музыкой?
– Нет, – горячо воскликнула Валентина Михайловна, – музыкой всегда есть смысл заниматься, потому что музыка – это…
Валентина Михайловна развела руки, будто хотела поймать ускользающее слово, и наконец поймала:
– Музыка – это чудо…
Но я не собирался сдаваться. Я решил зайти с другого конца.
– Конечно, музыка – это чудо. И я благодарен вам, что вы учили меня ценить красоту музыки. Но вы же знаете, сколько у меня других занятий. У меня нет ни минуты свободного времени. И если, – я осторожно глянул на Валентину Михайловну, – я буду освобождён от музыки, к которой у меня нет больших способностей, мне сразу станет легче жить… Неужели вам меня не жалко?
– Я всегда восхищалась твоей выдержкой, собранностью, – сказала Валентина Михайловна и задумчиво добавила: – Может, и вправду тебе надо оставить занятия музыкой? Ужасная нагрузка на неокрепший организм…
Я понял, что победил.
– Вы сообщите, пожалуйста, об этом бабушке.
Я поспешно вскочил на ноги, боясь, что Валентина Михайловна передумает.
– Мне было очень приятно у вас заниматься, – сказал я, отворяя двери.
– Мне тоже, ты славный мальчик, – услышал я, когда пробирался по тёмному коридору.
– Передайте привет Юле, – крикнул я на прощанье.
Сколько я занимался – всего ничего, а столько снега намело во дворе.
По-разбойничьи свистела позёмка, снег норовил забраться мне за шиворот, но я ничего не видел и не слышал.
– Вышло, вышло, – распевал я во всё горло. – Вышло, получилось… Ай да Гриша, молодец!
Ночью мне приснились гуси.
Они были ощипаны и пели противными голосами, ужасно фальшивя, песню про самих себя. А на них с печалью глядела бабуся. Я внимательно присмотрелся. Так это же не бабуся, а Валентина Михайловна!
Проницательный взгляд
Перед дверью квартиры, где жил Лев Семёнович, решимость покинула меня. Сперва я летел как на крыльях. Удачи в плавании и музыке, когда мне так ловко удалось обвести вокруг пальца моих учительниц, вдохновили меня на новые проделки.
Но едва я очутился перед дверью квартиры Льва Семёновича, как заколебался. Я знал, что дипломаты – проницательные люди, что они видят человека насквозь. От их взгляда ничего не ускользает. Ну и что с того, что Лев Семёнович на пенсии? Проницательность с годами только возрастает.
Я подумал, что даже Гришу Лев Семёнович раскусил бы с первого взгляда. Не удалось бы Грише провести старого дипломата.
Но стоило мне вспомнить Гришу, как в ушах моих зазвучал его ехидный голос:
«Ну чего трусишь, вундеркинд? Дело движется как по маслу! Ещё усилие – и ты вольный человек».
И я нажал на кнопку звонка. Как всегда, дверь отворил сам Лев Семёнович. Сперва он поинтересовался моим здоровьем и, удостоверившись, что оно вполне благополучное, осведомился о здоровье моих родителей, а также бабушки и дедушки, поинтересовался, как они переносят эту странную зиму, когда то минус, то плюс, то мороз, то оттепель.
Я самым подробным образом, как того и требовал Лев Семёнович, поведал о здоровье своём и всех моих родных. А потом спросил, как себя чувствует Лев Семёнович, на что мой учитель, как всегда, произнёс:
– Здоров дух, здорово и тело.
Лев Семёнович снял с меня пальто и шапку и провёл в узкую комнату, где мы обычно занимались.
Как всегда, сперва учитель попросил меня почитать. Я откашливаюсь, прочищаю горло. На меня нападает страх. Едва я начну читать, он меня раскусит.
Я приступаю к чтению. Я произношу все буквы подряд. А кто знаком с английским языком, тот знает, что нет ничего ужаснее для английского, как читать букву за буквой. Потому что по-английски написано, например, шесть букв, а произносится всего четыре, остальные же просто для красоты. Если же читать все буквы подряд, то получится какой-то другой язык, а не английский.
Мне удалось прочесть всего три предложения, как Лев Семёнович остановил меня:
– Стоп!
Старый дипломат принялся внимательно изучать моё лицо. «Включил свой проницательный взгляд», – догадался я, и у меня всё внутри оборвалось.
– Будьте добры, молодой человек, откройте, пожалуйста, рот, – попросил Лев Семёнович.
Орлиный нос старого дипломата едва не залез в мою распахнутую пасть.
– Закройте, пожалуйста.
Я закрыл и посмотрел на Льва Семёновича. Учитель выключил свой проницательный взгляд и крепко задумался.
– Попробуйте ещё разок сначала, – снова попросил Лев Семёнович.
Снова буква за буквой я заскрежетал по странице.
У Льва Семёновича на сей раз хватило терпения только на две строчки.
– Минуточку, молодой человек, – он положил свою руку на мою и вновь впился в меня проницательным взглядом.
Этого я уже вынести не мог и поник головой.
Учитель одобрительно похлопал меня по руке.
– Всё ясно, – воскликнул Лев Семёнович с неожиданной бодростью.
Ну вот, он меня и раскусил. А что тут раскусывать? У меня такое произношение, как будто я первый раз в жизни читаю по-английски. Не то что старый дипломат с проницательным взглядом, тут каждый человек догадается, что я отчаянно вру.
Ужасно стыдно! А во всём виноват Гриша. Если бы я его не послушался, ничего бы не произошло.
Вот говорят: ему было так стыдно, что он готов был сквозь землю провалиться. Я бы с удовольствием провалился сквозь пол, чтобы очутиться этажом ниже и не видеть обиженного Льва Семёновича.
– Яснее быть не может, – повторил учитель. – У нас был длительный перерыв в занятиях. Сперва хворал я, потом болели вы. Произошла, как говорят спортсмены, растренировка.
Я кивал, соглашаясь с каждым его словом.
– И этот длительный перерыв привёл к тому, – продолжал, воодушевляясь, Лев Семёнович, – что ученик совершенно забыл всё, чему его учили.
Я поднял голову и посмотрел на учителя. Что он хочет этим сказать?
– Значит, – радостно объявил Лев Семёнович, – знания ученика были поверхностными, им не хватало глубины. А кто сему виной? Естественно, учитель, то есть ваш покорный слуга…
Не вставая, Лев Семёнович развёл руками и склонил голову.
– Нет, не вы, – вырвалось у меня.
Лев Семёнович мягко улыбнулся:
– Молодой человек, вы славный мальчуган. Вы бесконечно добры ко мне, но долгие годы жизни научили меня, не страшась, смотреть правде в глаза.
– Я вам сейчас расскажу всю правду, – я решил, будь что будет, открою учителю, как стал обманщиком.
– Не утешайте меня, молодой человек, – не дал мне говорить учитель.
Лев Семёнович поднялся и достал с книжной полки томик, на котором золотом сверкали английские буквы.
– Это моя любимая книга – Шекспир, – воскликнул учитель. – Я не расставался с ней нигде, куда ни забрасывала меня судьба. Позвольте мне, молодой человек, на прощанье прочитать вам монолог Гамлета, принца датского, из трагедии Уильяма Шекспира. Я хочу, чтобы вы унесли с собой музыку и красоту великого творения…
Лев Семёнович раскрыл книгу, откинул немного назад голову и прочитал первую строчку:
– То be or no to be…
«Быть или не быть…» – перевёл я, но больше переводить не мог. Потому что был захвачен тем, как читал учитель. А он читал так, как никогда ещё не читал. Слова сверкали, смеялись, плакали, сталкивались друг с дружкой, взрывались, разили наповал, погибали, воскресали и снова звали на бой.
Когда чтение окончилось, я долго не мог опомниться. Учитель закрыл книгу и молча стоял, держа её в руке.