Оттуда доносились к нам голоса: её и Гребня. Тётя Наша говорила громко, уверенно. Гребень — тихо, слегка покашливая. Видно, простудился в своей туманной избушке.
— Вот в чём дело, Оскар, дорогой, — сказала тётя Наша, возвращаясь в столовую. — Просто не знаю, как тебе быть. Ты ведь утомлён, скоро уезжаешь. А тут тебя просят. Нет, я считаю, что ты не должен.
— А может быть, я всё-таки должен, — улыбаясь, ответил дядя Оскар.
— Но ведь ты даже не знаешь, о чём идёт речь.
— А может быть, я всё же догадываюсь, — сказал дядя Оскар, — Кто там пришёл? Попроси его войти.
И в столовую вошёл Гребень, Это был студент. Высокий, худой, с мягкими, зачёсанными назад волосами. Пальцы на руках самые обыкновенные. На ногах — стоптанные башмаки, да и куртка на нём потёртая.
— Простите, что я врываюсь, — сказал студент дяде Оскару, — Искал вас по всему городу, боялся, что уедете. Я от имени своих товарищей. Они так хотят вас послушать! Немногие, совсем немногие были на вашем концерте. Ведь билеты дорогие. Мы к вам с просьбой, с большой просьбой: не согласитесь ли вы дать концерт для студентов… Бесплатный.
Последнее слово Гребень выговорил совсем тихо, почти шёпотом.
— Пожалуйста, громче. Я вас плохо слышу, — сказал дядя Оскар.
Но было видно, что он всё слышал, что он шутит. Лицо у него было ласковое, доброе.
— Устраивайте концерт, — обратился он к студенту. — Пусть послушает молодёжь. Пусть.
Гребень весь покраснел от радости.
— Это будет такой подарок, такой подарок! — повторял он уходя.
Он был совсем не страшный, а наоборот — добрый, хороший. Звали его Иван Васильевич. Он стал бывать у нас, подружился со всеми нами, особенно с тётей Нашей.
Через неделю мы провожали дядю Оскара в дальние края.
Пароход, на котором он уплывал, был не похож на тот, что отвозил нас с Димой к бабушке. Тот был небольшой, невысокий. А этот — огромный, высоченный, весь усыпанный людьми. Да и вся пристань была полна: это студенты пришли проводить дядю Оскара.
На палубе, среди уезжающих, стоял дядя Оскар в своей серой шляпе и белом кашне.
Папа поднял меня на плечо.
Дядя Оскар засмеялся и пальцам и правой руки маленькими шажками прошёлся по левой ладони. Я поняла, что он мне наказывал: «Береги Тихоню».
— До свиданья, до свиданья, дядя Оскар! Приезжай опять!
— Счастливого пути! — закричали десятки голосов.
Десятки синих студенческих фуражек взлетели в воздух: вся пристань поголубела.
Огромный пароход стал медленно отходить от нас.
До свиданья, дорогой дядя Оскар!
Счастливого пути!
Чашка шоколада
— Я не уверен, — сказал папа, обращаясь к маме, — что Веруше стоит идти к Пташниковым. Почему они позвали её на чашку шоколада? Только потому, что её родственник — знаменитый скрипач. А я бы хотел, чтобы нашу девочку приглашали в гости ради неё самой.
— Видишь ли, я думаю, что… — Тут мама плотно прикрыла дверь.
И мне не удалось узнать, о чём мама думала.
Мне очень хотелось к Юленьке. Меня никогда ещё не приглашали на чашку шоколада. До сих пор я пила только чай с молоком или какао. Да и не только в шоколаде было дело. Я мечтала подружиться с Юленькой. Поэтому я страшно обрадовалась, когда узнала, что в конце концов было решено пустить меня к ней в гости.
— Не облейся шоколадом, — сказала тётя Наша, помогая мне надеть моё лучшее, шерстяное розовое, платье. — Шоколад очень плохо отмывается.
В половине пятого Дарьюшка пошла со мной к Пташниковым, чтобы быть у них к пяти часам, как они просили.
— Я приду за тобой в восемь, — сказала Дарьюшка.
— Так рано? — огорчилась я.
— Так велено. Да и сколько же сидеть в гостях-то? Ночевать, что ли, там собираешься?
Столовая у Пташниковых была громадная, как каток. В ней всё блестело и светилось. Пол был не такой, как у нас, крашеный, а паркетный, до того блестящий, что в нём отражались ножки стульев.
Да и стулья были не такие, как наши. У Пташниковых они были обиты ярким бархатом, медные гвоздики в виде звёздочек сверкали как золотые. Даже нашему красавцу дивану было далеко до этих нарядных стульев.
Мне навстречу вышла Юленька. Она была вся в шелку. На шее — золотой медальон. Впервые я видела её так близко. Губы у неё были капризно надуты, светлые глаза, прищурены. Нос она морщила, как будто ей предлагали выпить касторку. То и дело она поправляла свои длинные локоны.