Папа берёт с буфета апельсин, очищает его от кожуры и разбирает на дольки.
— Но апельсин мы видим со всех сторон, — говорит он, — а луна повёрнута к нам всегда только одной своей стороной. Что там, на той стороне, как она выглядит, мы не знаем.
— А луна песочная, глиняная или какая? — спрашивает Дима.
— Нет, скорее всего, она каменная, но лёгкая, похожая на пемзу. Кусок такой пемзы лежит у нас в ванной комнате, и, если потереть им пальцы, он отлично уничтожает пятна от химических карандашей, которые не следовало брать с моего стола…
Услыхав про химические карандаши, я проворно прячу руки за спину. Ох, уж этот папа! Ничего от него не скроешь!
Я очень рада, что как раз в эту минуту тётя Наша зовёт меня:
— А ну-ка, Верочка, иди сюда. Приведи в порядок игрушки. В таком виде их оставить на ночь нельзя.
Укладывая кукол, я рассказываю тёте Наше про маленький компас с магнитной иголкой.
— Всё это хорошо, — отвечает тётя Наша. — Но я тебе советую интересоваться не только магнитной, а и обыкновенной швейной иголкой. Скоро я начну тебе показывать различные швы. А теперь, раз ты всё убрала, можешь идти опять в столовую.
В столовой было тихо.
Папа внимательно читал газету. Дима задумчиво глядел в огонь и что-то жевал.
— А… а где же луна? — спросила я.
— Какая луна?
— Луна-апельсин.
Дима не ответил. И тогда я поняла, что он её съел. Целиком съел всё полнолуние, не оставив мне ни одной дольки.
Мне очень хотелось пожаловаться папе, но он не любил жалоб и говорил, что всё это мы должны решать сами.
А сейчас к тому же папа так закрылся газетой, что его и не видно было.
Я села в уголок и обиженно замолкла. И вдруг чувствую, что подошёл Дима и тихонько трогает меня за локоть.
— Слушай, возьми компас, — говорит он. — Я тебе его дарю. С ним и в безлунную ночь не пропадёшь.
Папа опускает газету. Слышал он или не слышал, о чём мы тут говорили? Неизвестно. У него разве узнаешь!..
Пуговица на ножке
— Ну, Верочка, — сказала тётя Наша, — сейчас мы начнём урок рукоделия. Но сначала повтори, что нужно для того, чтобы правильно шить. А ты, Дима, сядь в сторонку и не мешай нам.
— А мне и неинтересно, — ответил Дима. — Я и сам занят. Видите, у меня конюшня.
Конюшня была устроена в опрокинутом табурете. Там стояли два коня, такие же, как в деревне: Фонарь и Мальчик.
Фонарь был большой деревянный рысак на качалке, с пышной гривой. Раньше у него был и хвост, но Дима нечаянно оборвал его при запряжке. Мальчик был конёк похуже, но тоже славный: серый в яблоках, с красной уздечкой.
Диму привезли к нам в гости на два дня, поэтому он прихватил с собой и лошадей и гвозди, которые очень любил.
— Итак, — снова сказала тётя Наша, — что же нужно для правильного шитья? Во-первых?
— Во-первых, — ответила я, — нужно, чтобы свет падал на шитьё с левой стороны. Тогда всё будет светло.
— Правильно, — подтвердила тётя Наша. — Во-вторых?
— Во-вторых, чтобы ноги не висели, а упирались в пол. А если не достают до пола, то в скамеечку.
— Правильно. В-третьих?
— В-третьих, чтобы руки были чисто вымыты и сухо-пресухо вытерты.
— Совершенно правильно. И в-четвёртых?
— В-четвёртых, — ответила я с тяжёлым вздохом, — чтобы всегда был напёрсток.
— И, в-пятых, чтобы был носовой платок, а не тянуть носом, — вдруг отозвался Дима с другого конца комнаты.
— А ты при чём тут? — рассердилась я. — Сидишь в конюшне, ну и сиди! Тётя Наша, скажи ему, чтобы он не мешал!
— Дима, — строго сказала тётя Наша, — хотя твоё замечание насчёт носового платка правильно, я серьёзно прошу тебя не мешать нам. Теперь, Верочка, сядь, как ты сказала, и начнём «ёлочку». Этот шов называется так потому, что его стежки расположены с двух сторон вкось, как хвоинки на еловой ветке. Но прежде всего, где твой напёрсток?
Нечего делать, пришлось достать напёрсток.
С какой завистью глядела я на тётю Нашу во время шитья! Напёрсток, как пришитый, сидел у неё на пальце. А у меня он никак не держался, хоть плачь. Вот и сейчас: как только я надела напёрсток, тотчас мне стало казаться, что у меня вырос шестой палец, с которым я не знала, что делать. Вся рука так вспотела, что трудно стало держать иголку. Я старалась подтолкнуть её, но не напёрстком, а соседним пальцем. Или же я упирала конец иголки в стол и проталкивала её. Всё это было очень плохо. Я затягивала нитку до того, что стежков почти не было видно. Весь кусочек полотна сморщился, Я чуть не плакала от злости.