Если я буду находить себе девушек с таким же настроем, это будет безопасно. Мы будем заниматься любовью, и они не будут желать узнать меня. Потому что я понимал, что в противном случае, они будут иметь на меня большое влияние.
Когда я собирался, я обнаружил, что у меня пропали часы.
Я решил, что буду ходить в клубы каждую пятницу и иногда субботу, если не буду сильно занят. Еще я спрошу у Гиансара, как распознавать таких же девушек среди знакомых. Пока я ехал домой, я вспоминал комплименты девушкам. Им нравилось, когда говорят приятные вещи про их глаза, волосы, фигуру (без пошлостей, лучше про ноги), голос, интеллект, увлечения.
Дома я записал лучшие словосочетания. Я думал позвонить Кассиопее, чтобы она дала оценку комплиментам, потому что она была девушкой и должна была разбираться в этом лучше, но не стал. Вчера у нее было прослушивание в музыкальный театр, и мне не хотелось слышать ее грусть в том случае, если ее не взяли. Я знал, что ей нужна была работа, потому что у них с Шеатом было мало денег, а Кассиопея не хотела просить их у папы. Шеата уволили, и я даже знал, почему. Когда я приезжал к ним в гости, Кассиопея подробно перечислила все причинно-следственные связи, касающиеся его неблестящих умственных способностей и увольнения. Шеату было неприятно слышать это.
Вот почему я решил полагаться на себя.
Когда вернулся Гиансар, он сказал, что пока он обедал с Албали, они оба пришли к выводу, что не против сходить куда-нибудь вчетвером. Я сказал, что пусть тогда приводит еще подругу. Тогда Гиансар спросил:
— А как все вообще прошло?
Я понял, что он спрашивает о моих впечатлениях. Я сказал:
— Женщины кажутся мне непонятными и немного пугающими.
Гиансар засмеялся, вдруг не поняв меня.
Глава 7
В двадцать три года я проводил уже полный рабочий день у отца. Я не мог сформулировать свою точную должность, я выполнял самые различные поручения. Он учил меня управлять. Гиансар же после окончания обучения в институте продолжил заниматься химией, хотя и тоже на работе у папы. Он делал успехи, и его все хвалили. Я даже слышал, как его коллеги в обращении к нему применяют слово «гений».
Я же не был успешен в коллективе. Мне приходилось общаться со многими людьми, потому что только в главном офисе работало около двухсот человек. Я знал, что они смеются надо мной. На это было две причины: первая, папа иногда давал мне невыполнимые задания для моего маленького опыта работы, и из-за этого я мог быть наивным в некоторых вопросах; а вторая, иногда я странно разговаривал. Их насмешки были мне безразличны, я ведь уже не был неуверенным в себе школьником. Тем более, я знал, что мне повезло больше, чем им, и я в итоге окажусь лучше всех, когда возглавлю корпорацию.
Например, сегодня я засиделся на работе. Когда я встал из-за стола ровно в 00.00 часов, по пути от кабинета до выхода мне встретился только охранник. Он сказал:
— Поздно вы сегодня.
Я сказал:
— На самом деле, вы не правы. Уже наступил новый день, поэтому я ухожу слишком рано.
Охранник сказал:
— Поторопились бы, а то отец будет волноваться.
Я не понял, издевается он или нет, поэтому проигнорировал фразу. Я знал, что если под этим он имел ввиду, что я «папенькин сынок», это издевка, но также это могло быть заботой или доброй шуткой.
Другой охранник на парковке, наоборот, был предельно понятен и попрощался со мной с улыбкой. Моя машина была очень дорогой, потому что папа не жалел для меня денег. Если я просил, он всегда мне их давал без лишних вопросов. Я думал, что если бы он не давал их мне, это было бы хорошей мотивацией для меня, чтобы работать лучше. Но папа либо не руководствовался этим принципом, либо я делал все, что мог и без этой мотивации. Кассиопея не просила денег, и он не давал их ей поэтому. Лишь дарил дорогие подарки на праздники. Кассиопея называла это гордостью. Я не понимал ее в этом, потому что у отца были деньги, а одной из задач взрослого человека является обеспечение своих детей. Так как он очень богат, наше совершеннолетие не освобождало его от этих обязанностей.
Ночью город напоминал мне гирлянду на елке в доме с незажженным светом. Мне нравился интересный свет, поэтому я любил ездить поздно. Это было с одной стороны опаснее, потому что убийцы и воры работают в основном в ночное время, но с другой стороны, попасть в аварию ночью сложнее, так как на дорогах меньше машин. Но по городу я ехал лишь пятнадцать минут, еще двадцать пять я должен был ехать через лес. Вторую часть дороги я любил меньше, потому что Гиансар однажды сбил на ней косулю, и мне было жаль, что он расстроен.
В начале леса было несколько поворотов, но дальше я ехал по прямой дороге вплоть до въезда на наш участок. Дорога за ним шла к охотничьему хозяйству, и больше там ничего не было.
Когда я заезжал в лес, я всегда включал радио, потому что меня пугала тишина. Сейчас звучала песня о том, что лоботомия — это лучшая вещь, которую я могу иметь. Я старался не слушать текст, потому что я знал, что в искусстве чаще всего нет логики. Кассиопея умела ее находить, из-за этого она казалась мне удивительной.
Совершенно неожиданно из леса выбежал человек и буквально кинулся мне под колеса. Я едва успел нажать на тормоза, остановившись на расстоянии вытянутой руки от него. Я сильно испугался, потому что сразу представил свою будущую жизнь в тюрьме. Тем более, неожиданность всегда пугает.
Мужчина передо мной прикрывал глаза рукой, потому что фары моей машины слепили его. Он был одет в спортивную куртку с капюшоном, затянутым на нем, как на ребенке. Он дрожал, наверное, потому что сам тоже испугался. Хотя он должен был ожидать чего-то подобного, раз сам бросился мне под колеса. Было два варианта: он самоубийца, который передумал, или он нуждался в помощи. Может быть, он потерялся в лесу. За все время, что я ехал по дороге, мне не встретилось ни единой машины, поэтому, возможно, я единственный, кто мог ему помочь. Из-за шока я, видимо, не сразу подумал о третьем варианте, наиболее вероятном, что он мог оказаться преступником, который захочет убить меня.
Мне очень хотелось сразу нажать на газ, когда он отойдет из-под колес. Мужчина стал обходить машину, и волна страха прошлась по мне от головы до ног, когда я осознал, что у меня открыто окно.
Мужчина оказался преступником. Он поднял руку, в ней был пистолет. Я боялся, что если я нажму на газ теперь, он тут же выстрелит. Хотя вряд ли он этого не сделает, если я останусь на месте. Меня будто парализовало (я мог пошевелиться, но с трудом).
Мужчина что-то сказал, но я не разобрал слов. От этого стало страшнее, потому что я не слышал его требований. Я медленно повернул к нему голову. Мужчина все еще дрожал, его лицо блестело от пота, оно было покрыто прыщами и напоминало высохший овощ, который полили водой. Дуло пистолета было направлено мне в голову, и я представлял, как моя кровь разлетится по белому сиденью моей машины.
— Что вы сказали? — спросил я, пытаясь сохранить спокойствие в голосе.
— Вылезай из машины! — закричал он.
Я все еще думал нажать на педаль газа, но не решался. Вдруг он отпустит меня, если я выполню его требования. Мои пальцы были так напряжены, что мне было больно открывать дверь. Я медленно вышел из машины и поднял руки вверх, потому что так делают в фильмах, когда кому-то угрожают оружием. В реальной жизни я не видел таких ситуаций.
— Деньги! Деньги, у тебя есть деньги? Да? Доставай деньги, иначе я выстрелю в тебя. Да? Козел!
Я боялся как раз таких, как он, поэтому в портмоне носил не так много денег. В портфеле их было больше, но он остался в машине. Я достал деньги и протянул ему, боясь, что он не будет удовлетворен. Он забрал их и само портмоне. Пересчитав деньги, он снова стал говорить что-то невнятное. Мне было страшно, и я даже стал надеяться, чтобы это все быстрее закончилось с любым исходом.
Потом он стал говорить громче, и я смог разобрать слова.
— Быстрее давай пиджак! Снимай! У меня пистолет, видел, да?
Я послушался и передал пиджак ему. Мужчина стал смотреть на машину, и я понял, что он хочет забрать и ее. Он вздернул руку, и дуло пистолета стало упираться мне в лоб. Я закрыл глаза.