Началась метель. Снег кружился в Лесу, утопая в тумане. Сугробы еще не образовались, земля покрылась тоненьким белым налетом, который таял на глазах. Было тепло, но снег падал, ревела метель. Погода неприятная и непонятная.
Как мне показалось, я заплакал от горя, но я не знал, в чем оно заключалось. Здесь я был всего лишь мальчиком и не мог понять от чего мне плохо, то ли днем что-то произошло, то ли просто метель бьет по лицу. Я стал звать Гиансара, но отозвалась Ботейн. Она прекрасно чувствовала себя в такую погоду, даже ее щеки не раскраснелись, а волосы не намокли. На голове у нее был венок из цветов, но не из Розария, а с Чудесного Поля Гиансара. Ботейн сказала:
— Я не хочу, чтобы ты с ним разговаривал. Ты заставляешь его заботиться о тебе, сочувствовать тебе и принимать правильные решения за вас двоих. Ты ничего не даешь ему взамен.
— Не забирай его у меня.
— Я не пытаюсь, правда. Это выходит само собой.
Я не мог ей поверить, хотя точно знал, что здесь она может говорить только правду. Но я подумал, что она смогла обмануть и правила Туманного Леса. Ботейн продолжила:
— Те люди, которым ты позволил умереть, это так ужасно.
— Ты ведь сама этого хотела.
— Даже в своих мыслях я не заходила так далеко.
— Я думаю, ты — злая колдунья. Не хочу с тобой общаться, я пойду.
Я обошел Ботейн, и, оставив ее в стороне, наконец, смог дойти до Гиансара. Он тоже плакал, сидя на коленях в грязи.
— Я не проследил за тобой! Я должен был догадаться о происходящем, но я был так поглощен своей любовью, брат. Я должен был предотвратить эксперимент, больше разговаривать с тобой и выяснить про Дану!
Я сказал:
— Да, я привык, что ты уделяешь мне больше внимания. А значит, так и должно быть.
— Знаю, знаю! Но знаешь, что самое страшное?
— Я.
— Что? Я не об этом говорю. Самое страшное то, что если мне придется выбирать между всей моей семьей и Ботейн, я выберу ее, несмотря на то, что это принесет мне море страданий.
Мне не понравилось, что он говорит, и я пошел дальше. Когда я проходил мимо Недоступной Башни Кассиопеи, я ненадолго остановился. Ее птицы улетели с ветвей у Башни, было тихо. Несмотря на это, Кассиопее все равно пришлось достать рупор, потому что Башня была так высока, что я бы ее не услышал. Она прокричала:
— Я не хочу участвовать в истории из-за твоих грехов, Кастор. Я не хочу испытывать жалость к этому несчастному созданию, которое ты привел в дом. Не хочу привязываться к ней. Но это происходит. Я чувствую жалость и стыд за то, что я жила хорошей жизнью, а она нет. И во всем этом я даже не могу винить тебя, потому что я знаю, что ты больной, и тебе уже не разъяснить такое понятие, как сострадание.
К Кассиопее я не испытал ничего нового сегодня, она по-прежнему мне нравилась, поэтому я пошел дальше и тут же наткнулся на Проциона. Теперь он все время был неподалеку от Недоступной Башни. Он ткнул в меня Копьем, мне стало немного больно. Процион сказал:
— Я разочарован в тебе! Ты пошел на это убийство чужими руками, пускай. Я считал, ты продумаешь все до конца, а ты даже не осведомился, кого убиваешь! Но, когда точка невозврата уже была пройдена, когда поворачивать назад было нельзя, ты испугался и остановил эксперимент. Какая разница, это твоя сестра, которую ты никогда не знал, или кто-то другой? Чем ее жизнь ценнее остальных? Если ты пошел на это, то ты не имел права поворачивать назад. И что ты теперь хочешь? Убить ее, если не придумаешь чего-то получше, и опять-таки не своими руками!
Пока он говорил, он все время колол меня копьем. Я сказал:
— Благодаря тому, чего я добился, я имею права делать какие-то вещи чужими руками. Но ты отчасти прав, это все было не продуманно, и я виноват перед Даной.
Процион хотел продолжить, но я ушел. Когда я проходил мимо Аина, я увидел, как он занимается странным делом. Он тянул толстую цепь, которая уходила под воду Зеркального Озера. Я не стал к нему подходить, но остановился в стороне, чтобы посмотреть, что именно он хочет вытащить. Вскоре с самого-самого дна он достал клетку, в которой трепыхалась совсем маленькая птичка. Она была меньше синички, и звали ее Сердечко.
Я пошел дальше и понял, что впереди конец Леса. Я всегда думал, что он бесконечный, но сейчас я отчетливо видел, что дальше деревьев нет. Я утешал себя тем, что, может быть, это лишь поле, но ощущение оставалось дурным. Потом я услышал неприятный равномерный скрип. Мне совсем расхотелось туда идти, но это нужно было сделать. Я увидел Дану, она раскачивалась на качелях, подвешенных на ветке толстого дерева. Подойдя ближе, я рассмотрел, что Лес не просто заканчивается, он обрывается, под Даной была пропасть. Это были ее Качели над Пропастью.
Когда Дана увидела меня, она резко подалась корпусом вперед, замедлив движение Качелей. Они опасно дернулись, и мое сердце очень быстро заколотилось от страха. Дана улыбнулась и сказала:
— Кастор! Я так рада, что мы встретились. Я очень долго мечтала об этом моменте, я рисовала в своем воображении всевозможные варианты нашего воссоединения. Тот, который вышел, еще не самый худший.
— Ты должна меня ненавидеть.
— Не-а. Я счастлива.
— Я тебя боюсь. Ты говоришь слишком открыто. Я не люблю слышать правду, и мне не нравится, когда от меня требуется какой-либо эмоциональный ответ.
— А я не люблю ящериц и ампутации.
— Я тебя не понимаю.
— Я тебя тоже. Но главное, что ты у меня теперь есть.
— Мне будет грустно, но если возникнет слишком много проблем, мне придется тебя убить.
— Ладно.
— То есть?
— Я и так не хотела жить до встречи с тобой, держалась только за мысль, что она когда-нибудь состоится. Так что, невелика потеря.
— Мне больно это слышать.
Я захотел проснуться. У меня получилось.
Глава 16
Я проснулся ровно в пять утра. Обычно такие числа меня радовали, но сегодня я не испытал никакого удовлетворения. Если верить теории, согласно которой во сне мы прорабатываем свои переживания за день, то сегодня все пошло обратным образом. Я чувствовал невероятно сильную тревогу, даже хуже, чем вчера (возможно, я никогда такую не чувствовал). Я совершенно не знал, что мне делать, любой исход казался проигрышным. Если я оставлю Дану в живых, ее могут убрать люди из правительства, и, наверное, потерять ее внезапно будет еще тяжелее, чем запланированно. Может быть, они захотят убрать меня и Проциона, как свидетелей, или даже Кассиопею, Гиансара, Аина и Ботейн, которые тоже видели Дану. А может, они просто снимут меня с проекта «Горизонт событий», оставив банкротом. Если я стану где-то скрывать Дану, я буду прибывать в постоянном страхе, что ее найдут. В том случае, если я убью ее сам, ничего непредсказуемого не случится. Но я знал, что это будет плохо.
Все казалось бы не таким страшным, если бы в мою комнату не пробрались муравьи. Я ходил из угла в угол, но везде натыкался на них.
Я должен был выбраться из дома хотя бы ненадолго. Может быть, за его стенами, где я все еще буду многим казаться самым страшным, я смогу привести свои мысли в порядок. И там точно не будет муравьев. Я надеялся, что другие мои родственники, Процион и Ботейн до сих пор спят. Сегодня была суббота, никому не было нужно идти на работу, но они могли, как и я, не спать из-за тревоги.
Я оделся и очень осторожно выбрался в коридор. Было тихо. Все двери оказались закрытыми, кроме той, что вела в комнату Даны. Я заглянул к ней, она, кажется, спала. В темноте и под одеялом я не видел ее перебинтованных рук и ног, и теперь она действительно стала похожей на маленькую сестру.
Я вышел из дома, кажется, никого не разбудив или, по крайней мере, не заинтересовав. Я пошел к своей машине и едва сдерживался, чтобы не перейти на бег. Когда я выехал за территорию нашего дома, я увидел машину, которая так и стояла недалеко от моих ворот. Я приостановился, но никто не вышел ко мне. Когда я тронулся, машина поехала за мной. Я думал, что когда я выберусь, мне станет легче, но вместо этого я почувствовал себя совершенно беззащитным. Пока я ехал по городу, несколько раз мне приходилось останавливаться, потому что я чувствовал, как участилось мое сердцебиение, и начинал задыхаться. Каждый раз я думал, что сейчас умру, но когда это проходило, я понимал, что преувеличил опасность.