Конечно, нет. Быть самым страшным — наиболее надежный способ самозащиты. Хорошо, если бы при этом не погибали сестры (точнее, сестра с высокой вероятностью). Но в итоге то же могло постигнуть и Кассиопею, и Гиансара. В случае опасности, избавлялись бы от всех причастных. Я не в силах был все изменить.
Мы доехали до офиса. Я сказал Авроре идти в лабораторию, хотя была суббота. Но это нормально, когда заинтересованные сотрудники приезжают в свои выходные. Я спросил у нее, могу ли я к ней зайти, когда закончу со своими делами, она ответила, что будет меня ждать.
Я расторгнул все договоры. Я сказал, что «Кеплер-22» не будет участвовать в производстве боевых отравляющих веществ, и я готов к судам, если они осмелятся заявлять о теме судебного заседания. Но также я согласен заплатить штраф, который бы потребовал от меня закон за нарушение договора одной из сторон. Я знал, что этим не ограничится. На все вопросы я отвечал односложно. Если от меня требовались долгие разъяснения, я говорил уклончиво. На предположение коллеги насчет того, не сошел ли я с ума, и не нужна ли мне помощь специалиста, я сказал, что нет.
Все это длилось долго. Когда я закончил, уже стемнело. Я не стал заходить за Авророй, но вызвал для нее такси.
Дома меня встретил Гиансар. Он был очень взволнован, и я сразу подумал, что Дана мертва. Но нет, его причины были другими. Он подошел ко мне и взял меня за плечи.
— Кастор, тебя все весь день ищут. Что случилось?
— Я расторг договоры о производстве нашего продукта. «Кеплер-22» ждут большие убытки. Меня самого, возможно, привлекут к суду. Скорее всего, проект будет завершен все равно, но мой поступок отсрочил этот момент.
Гиансар растерялся. Он всматривался мне лицо, как будто не знал, как среагировать (вовсе не из-за того, что у него были проблемы с проявлением эмоций, а потому что он испытывал одновременно несколько импульсов). Он сказал:
— Это хорошо. Ты хорошо поступил, но почему? То есть, ты мог бы вообще начинать. Это все потому, что ты не сразу осознал все последствия? Или у тебя возникли финансовые проблемы? Или из-за Даны?
Я смотрел на него долго и в итоге решил, что Гиансар скорее рад. Меня это устраивало, поэтому я кивнул ему и зашел в дом. Кассиопея сидела за фортепиано, а Дана стояла рядом с ней и водила пальцами по клавишам. Дана увидела меня, побежала в мою сторону и обняла, цепляясь за шею. Я не смог среагировать. Тем более, я боялся задеть ее ожоги.
Дана стала рассказывать мне, как у нее прошел день. Ничего интересного, по моему мнению, но ее, кажется, волновали сегодняшние события. Особенно долго она восхищалась моей цветной беседкой. Дана говорила довольно монотонно, но я понимал, что она волнуется, потому что ее речь периодически ускорялась.
Мы вчетвером поужинали, как настоящие братья и сестры, других людей с нами сегодня не было. Я не стал расспрашивать, где они.
Ночью в Туманном Лесу я с ужасом обнаружил, что вчерашнее землетрясение повредило стены моей Каменной Крепости. Они больше не были такими крепкими, не могли защитить меня от любого нападения. Через пустоты в стенах проникал солнечный свет, которому и так нелегко было пробраться сквозь кроны деревьев. Я сидел в центре башни и наблюдал, как лучи гуляют по камням. Потом, на секунду загородив свет, в башню влетел бумажный самолетик. Детским почерком Гиансара было написано, что он любит меня. Что же тогда не пришел?
В какой-то момент ночи я слышал, как вокруг Каменной Крепости бродит Дана. Иногда она просовывала руки в бреши стены и пыталась меня рассмотреть. Тогда я начинал дрожать.
Где-то совсем недалеко Аврора сидела в своей Тихой Норке. Я решил ее не беспокоить, потому что мне было о чем подумать.
Еще три дня я не выходил из дома, но ко мне приезжало много людей. Они пытались повлиять на мое решение, но я был непреклонен. Мне пробовали угрожать, призвали к рациональному поведению, говорили со мной мягко. Среди них было много и моих сотрудников.
Мне повезло, что Дана тихо сидела в своей комнате и не выходила, когда ко мне приезжали. Я был благодарен ей за это, потому что я знал ее плохо и мог ожидать от нее все, что угодно. Но когда никого не было рядом, она приходила ко мне и рассказывала о себе. Ее речь была богата фантазиями, но она больше не пыталась пристыдить меня. Иногда это выходило у нее случайно.
На Гиансара тоже пытались воздействовать. Ботейн старалась больше всех. Иногда он уезжал на работу.
Кассиопея старалась держаться в стороне, но смотрела на меня изучающим взглядом, будто опасаясь, что я могу что-то сделать антисоциальное.
Процион не появлялся, лишь однажды поздним вечером я слышал его голос на улице, но он говорил с Кассиопеей, а не со мной.
Заходил Аин и просил деньги на новый фильм. Он был не в курсе происходящего. Я отказал ему, потому что предполагал, что скоро останусь банкротом. Но он обиделся меньше, чем я ожидал, и ушел разговаривать с Даной.
Муравьи больше не заползали в дом, но я все равно иногда отодвигал мебель, проверяя, нет ли их там.
Про войну ничего существенно нового не говорили. Она не начиналась, и мне казалось, что процесс действительно затормозился. На четвертые сутки я решил проверить, действительно ли производство остановлено и лично отправился на завод. На первом же пропускном пункте меня остановили. Я попробовал настоять, сказал, чтобы меня связали с одним из руководителей. Наверняка, остался кто-то из тех, что работали здесь при мне. Спустя некоторое время к моей машине вышел Процион. Он был в такой же форме, как и другие военные, охраняющие территорию. Он нагнулся к моему окну, поставив локти на него. Процион сказал:
—Тебе здесь делать нечего.
Голос у него был дружеский, но я не мог не заметить в нем легкого торжества. Теперь мы с ним были связаны с двух сторон. Я знал о его преступлениях, а он о моих. Я потерял над ним власть. Он по-прежнему ничего не боялся, поэтому пошел работать сюда. По сути, он радикально ничего не изменил в своей жизни. Наверное, здесь он получал даже меньшую зарплату, но, по крайней мере, это был его выбор. Я закрыл окно и уехал. Я не был зол, потому что я шантажом заставил Проциона работать на себя, и его действия были предсказуемы.
Я понял, что мне больше туда не попасть, но мне все же казалось, что производство не могло так быстро запуститься с новыми руководителями, бюджетом и испорченными реактивами. В конце концов, им нужно время, чтобы все уладить. Возможно даже больше, чем мне, начавшему все с нуля.
Потом у меня начались проблемы. Никто не подавал на меня в суд из-за расторгнутого договора и убить не пытался. Однако, в судах я был неоднократно, но за другие нарушения, правдивые и нет. Хорошо, что даже уголовных дел среди них не было. Просто постепенно я начал терять свое положение (власть) в «Кеплер-22». Все происходило очень слажено и хитро, и даже я не всегда мог заранее предугадать, каким будет их следующий шаг, чтобы лишить меня состояния. Я терял компанию с моей же фамилией и ничего не мог с этим поделать. Наверное, если бы я все еще оставался самым страшным, я придумал бы решение. Но больше меня не боялись те, кому вообще страх не так свойственен. Те, кто привык бояться, конечно, до сих пор делали это по привычке. Постепенно я потерял все. «Красный гигант» собирались запретить, и меня обвиняли во множествах нарушений, связанных с ним.
Аин тоже пропал. Сначала я думал, что он проявил некоторый интерес к Дане. Аин действительно еще пару раз появился у меня дома, чтобы пообщаться с ней, а я был для него «будто бы призрак». Он не проявлял ко мне агрессии, просто не обращал внимания. Вскоре он перестал приходить вообще.
Гиансар сначала активно пытался помочь мне, ходил на каждый суд вместе со мной, помогал составлять планы и утешал меня в случае неудачи (то есть, почти после каждого поступка). Потом он стал уделять мне все меньше и меньше времени. Я видел, что ему стыдно, но недостаточно сильно, чтобы это вылилось в действия. Он заменил мое время на время с Ботейн, и я был уверен, что они занимаются не только друг другом, а еще работают над новым проектом.