— Смотрите, не захмелейте.
— Не бойся, не впервой!
— Твое здоровье, Веве!
— Твое, Дарие! Дай бог, чтоб нам никогда хуже не было, чем теперь.
— И еще даже лучше было, чем теперь, Веве.
К нам подходит мой брат Ион. Его слегка пошатывает. Он забирает у меня из рук чашку.
— Не пей, тошнить будет.
— Ну и пусть. — Брат опрокидывает мою ракию себе в рот, сует мне пустую чашку и исчезает. Исчезает, будто его и не было. Музыканты обливаются потом. Гости тоже. Печка жаром пышет. В горнице теснота. Воздух — хоть топор вешай.
— Закусить-то есть чем, хозяюшка?
— Нета, ты что, голодом нас заморить вздумала?
— Просим за стол!..
— Ну, давно бы так!
Мужики рассаживаются по лавкам. Жены с ними рядышком. Засуетились старухи, что стряпали и кухарили. Вносят ковриги хлеба. Поостыл-то хлебушек. И не пышен. И подгорел вроде с правого бока. Но все помалкивают.
— Голубцы! Кто хочет голубцов?
— Капуста со шкварками… Кому капусты и шкварок положить?
— Мне голубцов. Давненько не едал.
— А мне капусты. И шкварок, шкварок побольше.
— А в ней перец есть?
— Как же без перца? Капуста без перца мороженой луковицы не стоит.
Мужики зачерпывают из глиняных мисок пятерней. И жены их из глиняных плошек пятерней зачерпывают. Хлеб хоть и не горяч, да вкусен. Корочка на нем поджаристая, яйцом подмазанная. Я притулился возле отца. Ем из его миски. Музыканты возле двери стоят. Там их место. Там они и стоят.
Парни, которые, как водится у нас в Омиде, пришли на свадьбу без приглашения и толкутся в сенях, проголодались так, что в животах урчит.
— Что-то не жалуешь ты нас, красавица, совсем не жалуешь, — укоряет Нету Авендря.
— Потерпи, милок, скоро и вас накормим.
Старухи достают с полки деревянные блюда. Выскребывают корчаги. Вываливают все, что осталось. Выносят ковриги хлеба.
— Кушайте, милые.
— Веселитесь, дорогие.
— Пошли вам бог невесту, как у Стэнике, и с понятием, и с приданым.
— Ха-ха-ха! — не удержавшись, хохочет ей прямо в лицо долговязый парень. Вдова Петра ему улыбается. На то и свадьба, чтобы посмеяться, пошутить да повеселиться.
— Ешьте, милые. Ешьте, дорогие.
Нета подходит к свекрови.
— Да не уговаривайте вы их! Не уговаривайте! Они и так за четверых едят. Аж за ушами трещит. Лучше поднесите им винца, пусть горло промочат.
— Поднеси, поднеси, Нета, голубушка. Есть у нас винцо. На всех, голубушка, хватит. Всем пусть будет весело на свадьбе моего Стэнике. Последнего сына женю, нет у меня больше детей, чтобы свадьбу играть. Поживи мой муженек подольше, были бы у меня и еще детки. А без мужа откуда ж им взяться?
Гэрган хмыкает:
— Захотела б — нашла бы, откуда. Стоит бабе захотеть, помощник на такую работу всегда сыщется. Для мужика это дело плевое.
Нета, разливая вино по кружкам, вмешивается:
— И не стыдно тебе, Гэрган, такое говорить матушке?
— А что я такого сказал? Неточка, налей-ка еще винца!
— Ненасытная твоя утроба! Пьешь как бочка!
— А ты будто сыта бываешь тем, что тебе по нутру?!
— Ах ты бесстыжий!
— А чего зазорного?
Тут вмешивается Авендря:
— Пойдем, Нета, пойдем слазим на сеновал.
— Я пойду! Пойду скажу Михалаке! Он тебе спину-то отутюжит!
Хмельной, осоловевший Андрице Бобоу стоит на крыльце. Смотрит на сугробы, что намело выше крыш. На тучи смотрит. На снег, что из них сыплется. И вдруг издает протяжный разбойничий свист:
— Уиу-уууу! Уиу-уууу!
Ночь темная, хоть глаз выколи. В ночную тьму выскакивают из хаты чернокосые смуглянки и с разгоревшимися щеками беляночки. В одиночку, парочкой, стайками.
Меня хватает Андрице Бобоу.
— Ты еще тут?
— Тут. А где ж мне быть?
Трэкэлие, Тутан, Туртурике хихикают. Кривой Веве, хитро прищурив единственный глаз, спрашивает:
— А ты что? Хочешь его опять винной ягодкой угостить? Смотри, проучит тебя Алвице. На мелкие кусочки разрубит. Прирежет, как цыпленка.
Андрице Бобоу бормочет что-то непонятное. Зевает во весь рот и, оступившись с крыльца, валится прямо в сугроб. И засыпает. Спит мертвым сном. И пусть спит. Пусть себе дрыхнет, пока не проспится.
Девки, что выбегают из хаты, приостанавливаются у стога соломы. Возле копешек из кукурузных початков задерживаются. Они побаиваются отца с матерью, поэтому надолго не задерживаются. И торопятся назад, в хату, одергивая помятые юбки, разрумянившись на морозе. Что поделаешь? Любит мороз ущипнуть девку за щеку, так любит, что иной раз и след оставит.