— Ты знаешь, что это за люди?
— Нет, не знаю, — ответил я. — Там, наверно, сотни людей, и я никого не узнаю.
Сова опять засмеялась.
— Сотни, говоришь? Приглядись получше!
Присмотревшись внимательнее, я опустил голову.
— Несколько тысяч.
— И ты не знаешь, кто они такие?
— Нет, не знаю.
— Это твои предки.
— То есть души моих предков.
— Души, если тебе так хочется.
Благодаря совиному глазу, вставленному вместо моего, я вижу дальше и проницательнее. По длинной желтоватой бороде я узнал своего деда из Кырломану, а рядом с ним разглядел свою суровую бабку. Они держались за руки, как дети, и витали в воздухе, словно плыли по прозрачному и спокойному морю. Я попытался найти и другого деда, со стороны отца, на которого, как говорили, я похож, но не разглядел его. Зато увидел маму. Она парила над всеми этими людьми, держа на руках Алексе, а на плече Раду. Я напряг голос и крикнул:
— Мама, мама! Посмотри на меня!
Не знаю, услышала меня мама или нет. Неожиданно ряды витавших в воздухе людей закружились, смешались и исчезли один за другим, образовав белое облачко, остановившееся надо мной. Я вытянул руку, чтобы коснуться его, но облачко, словно испугавшись, поднялось, растаяло и исчезло…
— Проснись, Зэрикуце! Поезд идет! Задавит!
Голос моей сестры Елизабеты доносится до меня откуда-то издалека, но я понимаю, что она говорит, и откликаюсь:
— Почему это меня задавит поезд?
— Потому что ты лег на рельсы и заснул!
Сестра хватает меня за руки, стаскивает с полотна и толкает под откос. Я кубарем качусь по заросшей колючим бурьяном насыпи. Лицо у меня исцарапано и кровоточит. Пятичасовой утренний поезд на всех парах мчится к станции. Паровоз гудит, из его трубы валят густые клубы черного дыма.
— Ты часа два проспал там, на траве. Не замерз?
— Замерз.
Елизабета подходит и начинает дубасить меня кулаками по спине. Она колотит меня что есть силы (счастье, что у нее не очень тяжелые кулаки), пока я не чувствую, что начинаю согреваться. Видя, что я все еще нахожусь в каком-то полусне, она подхватывает меня под руку.
— Пошли домой!
Я думаю о родственниках, которые после смерти матери заполнили наш дом.
— Разъехались?
— Кто уехал, кто остался.
Мой двоюродный брат Сорян спит, похрапывая, на завалинке. Неподалеку от него храпят, свернувшись калачиком, близнецы Костандины. Я заглядываю в телегу тетушки Уцупер. Тетка спит, уткнувшись лицом в волосатую обнаженную грудь Лауренца Пиеле. Моя сестра, глядя на них, говорит:
— Вот это я понимаю любовь! Сто лет не ржавеет.
Лауренц тут же откликается:
— А разве плохо?
Моя сестра смеется от души. К ней присоединяюсь и я.
— Ты что, дядя Лауренц, не спишь?
— Нет, — отвечает он. — Я уже часа два-три как проснулся, только не шевелюсь, боюсь разбудить ее.
— Мне приснилось, будто сова вырвала мне глаз, — говорю я сестре.
— А мама тебе не снилась?
— Снилась и мама.
— Ты не думай, что в снах нет никакого смысла. Когда в доме кто-нибудь умирает, оставшимся в живых всегда снятся покойники — кому время от времени, кому каждую ночь.
Елизабета ведет меня на кухню. Это маленький саманный домик во дворе, разделенный на две части. В одной половине печь для готовки пищи, в другой — широченная кровать, на которой при необходимости могут спать сразу три-четыре человека. Толстые доски кровати покрыты старым домашним ковром, у стены две подушки, набитые соломой.
— Сегодня сюда перейдет спать отец.
— А в комнате… в комнате, где умерла мама…
— Там пока никто не будет спать… Потом… потом, может быть, я туда перейду.
— Вместе с Сэмынце?
— Нет, одна. Знаешь, Зэрикуце, как он мне опротивел… Уж так он мне опротивел, глаза б мои не смотрели.
— Бьет он тебя?
— Если бы только бил! Бить — это еще ничего, а то налижется, изобьет до полусмерти, да еще из дому выгонит.
— И часто он напивается?
— Почти каждый день.
— Ничего не скажешь, повезло тебе.
— Да уж, повезло! Сестра Евангелина слепнет, а знаешь почему? Потому что Алвице ее бил, дубасил кулаками по голове, только по голове… А бедная Стела… Да что о ней, несчастной, и говорить! Ее кочегар, ее Флорике…
— А как сестра Рица?
— Ангел ее и пальцем не трогает. Чего-чего, но вот бить он ее не бьет. Ей одной из всех нас не попадало от мужа…