Парни поднимаются на горку, а за ними взбираются и девушки, держась за руки, как в хороводе. Им, касаточкам, как зовет их дед Бурдуля, кажется, что лучше нет, как за руки держаться.
— Куда же мы, Веве?
— Куда все.
— Нам-то зачем ходить с ними на горку?
— Балда ты, Дарие! Погляди, куда они ходят. Погляди, чем занимаются на травке. Мы же вот-вот сами парнями станем. Придется ходить на горку с девками. На травке валяться. Надо же знать, как оно бывает.
— Мы и так все знаем. Хватит дурака валять, Веве.
— А может, чего недоглядели? Надо еще поучиться…
Насвистывая, мы поднимаемся вслед за девками. Опускается за горизонт красное солнце. Весь мир — наше владение. Травка зеленая-зеленая, аж глазам больно. Лето в самом разгаре.
Вдруг одна из девок, круглолицая, чернокосая, приостанавливается. Это задиристая и языкастая гордячка Лефтерика.
— А вы чего за нами увязались? Кыш! — набрасывается она.
— Твоя, что ли, гора?
Лефтерика пытается отогнать нас. Кидается комьями земли. Но где ей попасть! Она и целиться-то не умеет. Кидает, кидает, а все без толку. Мы даже и не увертываемся. Все комья летят мимо и, падая, рассыпаются.
— Бесстыдники!
— Ой, стыдливая нашлась!
— Вот кликну сейчас Борцу, поймаем вас и зададим трепку.
— Значит, с Борцей путаешься?
— Я тебе дам — путаешься! Скажу Борце, он тебя вздует — своих не вспомнишь!
— Смотри, как бы он тебя не вздул. Будешь ходить со вздутым брюхом!
— Ах ты, кривой!.. Отнял у тебя господь один глаз, а ума и вовсе не дал…
Веве начинает честить Лефтерику. Я ему помогаю. Дразню Лефтерику, издеваюсь, измываюсь.
Она и не рада, что связалась с нами. Бес попутал. Но бес и надоумил оставить нас в покое. Видя, что с нами ей не сладить, она поворачивается к нам спиной и идет своей дорогой.
Парни остановились на горке под ветлами, поджидая девушек. Каждый обнимает свою за плечики и уводит. Парочки расходятся в разные стороны. Садятся на травку, обнимаются, целуются… Мы глазеем на них издали. Заметив нас, то один, то другой парень грозит нам, ругается. Мы отругиваемся, в долгу не остаемся.
Солнце бросает прощальный взгляд на мир и готово уже закатиться. Для тех, кто умрет сегодня ночью, оно светит последние мгновения. Больше они его не увидят.
— Наступит день, когда и для тебя, Дарие, солнце закатится навсегда.
— Я знаю. Не говори мне об этом. Скажи лучше такое, чего я еще не знаю.
— Погоди, Дарие, скажу еще, успею.
Как красивы закаты. Но мне нравится восходящее солнце. Каждое утро, если небо не затянуто тучами, я смотрю, как оно поднимается ввысь, становясь все ярче и горячее. И тогда я, хрупкий и недолговечный, чувствую, что и во мне живет маленькое, как зернышко, солнце, горит и светит.
— Ты думаешь, только в тебе, Дарие?
— Нет! В каждом человеке, в каждой твари, во всем живом, что есть на земле, светится солнце. Будь то орел. Или пчела. Или самая что ни на есть козявка, которую и глазом-то не увидишь. И однажды солнце в тебе склонится к закату. А покуда оно высоко — оно то ярко сияет, то прячется в тучах. Светится во мне солнце, и я радуюсь жизни — смеюсь, играю, пою, пляшу. Весь мир — мой! Я все могу! Но стоит моему солнцу одеться тучами, как все вокруг омрачается, становится тягостным, тоскливым, ненужным. Глаза тускнеют. Рот кривится горькой усмешкой. Голос звучит резко, неприветливо. В такие минуты ко мне и не подходи, я не щажу никого — ни друга, ни врага.
Но когда глаза у меня светятся, губы улыбаются — душа поет, будто флуер или скрипка. Слышишь? Ты не можешь не слышать. Ведь в тебе тоже горит маленькое, как зернышко, солнце… Закат! Когда-нибудь и для тебя наступит закат…
Ветру не хочется спать. Он дует и дует. И лисы крадутся в ночи, заметая следы пушистыми хвостами… Бесшумно вылетают совы из своих дупел. Тихонько садятся на колокольни и телеграфные столбы. Садятся и таращат огромные желтые круглые глазищи.