Парень терпит и толчки, и брань. Когда девушка успокаивается, он говорит ей:
— Не вздумай сказать кому-нибудь. Пусть пройдет время, мы попривыкнем друг к другу.
— Все отцу расскажу. Теперь я знаю, чего ты хочешь. Хочешь, чтоб я затяжелела.
Парень смеется. Отсмеявшись, он предупреждает:
— Если будешь говорить ему, держись от него подальше.
— Он меня убьет. Только знай, Офице, и тебе не поздоровится.
— А что мне сделает твой отец? Если дубинку на меня подымет, я ножом пырну.
— И у него есть ножик, Офице. Он тоже знает, как с ним управляться.
— Только я попроворней, Маргита, попроворней и помоложе.
— Ты проворней, а он злее.
— Ничего хорошего не будет, если мы сойдемся на ножах. Лучше скажи ему, чтобы дал тебе в приданое два погона земли, которые есть у него, тогда я возьму тебя в жены.
Парень обнимает девушку. Та больше не отпихивает его. И даже не отворачивается. Парень крепко целует ее в губы. Маргита сначала дергается в его объятиях. Потом перестает дергаться. Парень стискивает ее и, сделав подножку, валит в траву.
Легкий, чуть слышно насвистывающий ветерок покачивает ветви редких встрепанных акаций. Падает несколько листьев. В высоком, бескрайнем небе мерцают звезды. Над горизонтом, там, за акациями, вырисовывается длинная оранжевая бровь.
— Луна восходит, — шепчет Кривой Веве. — Сейчас все поле осветит. Пошли скорее.
— Погоди, Веве. Кажется мне, еще чего-нибудь произойдет.
— Мало тебе всяких происшествий?
— Всегда мало будет. Жизнь, Веве, если в ней ничего не случается, совсем безвкусная.
Восходит огромная оранжевая луна. Лик у нее немного кривоватый. Все поле залито светом. Звезды меркнут. Офице Пал снова закуривает цигарку.
— Значит, ты решила ничего отцу не говорить?
— Он же убьет меня. Подождем немного.
— Ты меня любишь?
— Сам видишь, что люблю.
— Встретимся завтра вечером?
— Нет, не встретимся. Пока не возьмешь меня в жены, встречаться не будем.
— Два погона земли в приданое — и я тут же возьму тебя.
— А иначе не женишься на мне?
— Не женюсь, Маргита. Если я возьму тебя без земли, как мы будем жить?
Оба молчат. Луна поднимается вверх. Она глядит на Офице. Глядит на Маргиту. Смотрит на нас. Увидев меня, качает головой. Говорить она мне ничего не говорит. Только с лица у нее исчезает румянец, и оно желтеет. Желтеет, как лимон. Кривой Веве шепчет:
— Ну и дурачина же Офице Пал!..
— Почему ты его за дурака считаешь? Я совсем так не думаю.
— Если ему нужна земля, то не над Маргитой нужно было ему посмеяться. Получит он землю от Ариона Гончу, когда у того ладонь волосами обрастет. Да и тогда не получит.
— Над кем же ему нужно было насмехаться, по-твоему?
— Да над старшей из малявок Иордана Дамана. Из этого скопидома, братец ты мой, если его прищучить как следует, можно вытрясти и три погона земли, отару овец и двух-трех волов в придачу.
— Пожалуй, ты прав, Веве.
Девушка смотрит на луну. Ей стыдно, и она закрывает лицо руками. Луна склоняется к ней и гладит ее по голове. Маргита удивляется, что луна не бранит ее, и вновь принимается плакать. Она вздыхает, всхлипывает. До нас доносятся ее причитания:
— Офице, Офице, если отец узнает, он же меня убьет! Офице, он ведь убьет меня. С матерью я как-нибудь договорюсь, но отец, если узнает, убьет. Никто не должен знать, Офице. Никто ничего не должен знать.
— Держи язык за зубами. Будешь держать язык за зубами, ни одна тварь не узнает.
— А ты… Ты не будешь похваляться?
— Я не из таких. У меня рот на замке.
— Не увидел бы нас кто…
Офице Пал смеется.
— Кто может нас увидеть? Ночью в поле никто не бродит.
— А луна…
— Она молчит.
Оба встают. Парень, еще не утоливший своей любви, обнимает девушку за талию. Она кладет голову ему на плечо. Прижимается к нему. Оба сливаются в одну большую тень и идут прямо на нас. Что-то говорят, но что — этого мы уже не слышим.
Кривой Веве шепчет:
— Бежим, Дарие.
— Поздно. Если будем лежать неподвижно, они пройдут мимо и не заметят. А если побежим, Офице бросится за нами с ножом.
Я молчу. Молчит и Кривой Веве. На станции гудит паровоз. Идет товарный поезд. Девушка говорит:
— Уже поздно. Мне домой нужно. Завтра с утра пойдем в Сайеле землю пахать.
— Совсем не поздно. До полуночи еще часа два.
Действительно, до полуночи остается еще два часа. Об этом свидетельствует товарняк, фырчащий на подъеме к Руши-де-Веде. Из паровозной трубы, словно красные пчелы, вылетают искры. Ветерок дует на них, тушит, разгоняет в разные стороны. Наше село Омида спит глубоким сном. Только поле не спит. Скрипят кобылки. Слышны и цикады, они настраивают свои скрипки. Парочка останавливается. Девушка спрашивает: