— Суд — это значит адвокат, потеря времени, расходы. На суде может и так случиться: и возмещение присудят, и дочке твоей дадут несколько месяцев тюрьмы. Для нас, людей бедных, законы суровые, непреклонные.
— Ну и что? Тюрьмы — они тоже людьми и для людей сложены, — защищается Арион.
— По тюрьмам много всякой порчи, Арион. Испортится твоя девка. Никто ее потом замуж не возьмет. Никто не женится на бедной девушке, которая и по травке с парнем каталась, и сквозь все тюремные напасти прошла.
— И теперь моя дочка порченая. Испортил ее Офице Пал…
Арион умолкает. Он снова снимает шапку и ставит на пол у самых ног. Подумав немного, он говорит:
— Офице Пал испортил ее. Офице Пал и в жены должен ее взять.
— Ты уже решил отдать за нее землю, сколько он просит?
— Немножко поменьше! Увидит он от меня землю, когда свой локоть укусит. Да если и укусит, то и тогда не увидит.
— А как иначе ты его заставишь? Ведь ему, поножовщику, сам черт не брат.
— Есть у меня иголка для его заплаток. Если он не запляшет под мою дудку, скажите, что я дерьмо…
— Это твое дело, — вставляет Папелка. — А как быть с нашим парнишкой? Маргита же хотела его загрызть. Посмотри на его шею. Если мы пойдем с мальчишкой к Жувете, да по дороге завернем к доктору Ганчиу и покажем ему мальчишку, а он напишет про все, что увидит, бумагу, несдобровать ни тебе, ни Маргите. А тюрьма — это тебе не шуточки. И расходы тоже не шутка, и возмещение…
— Дай нам возмещение, Арион, — вступает Пэскуцу, — дай возмещение, и будем считать, что ничего не было. Ни тебе суда. Ни тебе хлопот. Ни тебе вражды. Ладно?
— Было бы ладно, имей я чего давать и откуда давать. Нету ведь ничего. Ничегошеньки нет, люди добрые…
— Про деньги мы и не думаем.
— Значит, про землю думаете?
— Избави бог!
— Клочочка нет.
— Сами знаем, что нет.
— Свинья — только одна и есть. Ращу ее на крапиве да на помоях, чтобы зарезать к рождеству да ребятишек подкормить. Грех отбирать у меня свинью.
— Мы и не просим свинью, Арион. У нас у самих боровок, мы его тоже ни за что на свете не продадим. Рождество без поросенка — это не рождество.
— Режьте меня, — говорит крестьянин с выселков, — режьте меня, обдирайте меня. Берите мою шкуру, солите ее, сушите ее на солнышке, на веревке.
— На что нам твоя шкура? Что из нее сделаешь?
— Опинки. Самые лучшие опинки выйдут. Шкура-то дубленая.
Арион молчит. Все мы тоже молчим. Пэскуцу смотрит на Папелку. Папелка смотрит на Пичике. Пичике пожимает плечами.
— Предлагаю другую сделку, — Арион Гончу расстегивает воротник. — Моя дочь искусала шею вашему мальчишке. За это она получит от меня все, что следует. А от меня чего вам нужно? Пусть кто-нибудь из вас укусит меня в шею. Кусайте, пока не надоест.
Папелка прыскает. Усмехается и Пэскуцу. Я молчу. Молчит и Пичике. Кривой Веве говорит:
— Жалко мне тебя, нене Арион. Человек ты пожилой, а говоришь глупости. Зачем нам твою шею грызть? Мы не волки. Мы даже не собаки, хотя Маргита и называла меня то собакой, то щенком. Мы люди. Ты сказал, что денег у тебя нет. Сказал, что и зерна нету. Мы тебе верим. Свиньи нам твоей не надо. А есть у тебя шесть овец…
— Верно, — соглашается Арион. — У меня шесть овец. Не пять, не семь, а ровно шесть. Не хотите ли, чтоб я их вам отдал?!
— Не всех, — успокаивает его Веве. — Дай нам три. Другие три останутся тебе. Стриги их или продай. Делай с ними, что хочешь.
— Бестолковщина! И чего ты в разговор мешаешься? Мы же хотели попросить четырех овец, а не трех. А ты вылез с тремя овцами. Всю торговлю испортил!
— Я имею право говорить, — возражает Кривой Веве. — Шея-то у меня искусана, а не у вас.
— Его правда, — подтверждает Пэскуцу. — Его шею искусала Маргита, а не нашу. Если ему довольно трех овец, я ничего сказать не могу. Пусть будет три. Только… самые лучшие.
— Еще не все, — перебивает Кривой Веве, — я не до конца сказал.
— Говори.
— Кусала меня Маргита. Но если бы Офице Пал не сидел на моих ногах и не держал меня за руки, Маргите нипочем не укусить бы меня в шею. Значит, и Офице Пал должен дать трех овец.
— У этого Пала нету овец, — говорит Пичике.
— А я и не говорю, что есть. Знаю, что нет у него.
— Если нет у него овец, откуда он их тебе возьмет? — удивляется Пичике.
— Пусть купит! Нету денег, чтоб купить, пусть украдет и отдаст нам.
— Нельзя держать в доме краденых овец, — выражает свое мнение Пэскуцу. — От жандарма будут всякие неприятности. Натерпишься такого, чего и не снилось.