Два дня спустя капитан «Колумбины», Тукер, прибыл в Багамойо, вместе с доктором Кэрком, британским консулом и политическим резидентом. В тот же вечер я отправился в дом французской миссии, куда гостеприимный отец Горнер, глава миссии, пригласил доктора Кэрка, капитана Тукера и его помощников. Я застал их за обедом и был приглашен выпить с ними стакан вина. Разговаривали отчасти об удовольствиях, ожидаемых от устраиваемой ими охоты.
На другой день, в 6 часов утра, доктор Кэрк, капитан Тукер его помощник, австрийский консул и отец Горнер, двинулись к реке Кингани; несколько позднее я, в сопровождении Фаркугара, Шау и Саид бен-Саифа, также отправился туда стрелять гипопотамов.
На обратном пути к месту стоянки мы встретили в долине Кингани, отца Горнера, возвращавшегося, как он сказал нам, из Кикоки, первой стоянки на дороге от Багамойо до Унианиембэ, до которой он провожал охотников.
Вечером на другой. день, т. е. в пятницу, охотники возвратились. Я ужинал с ними, и разговор вертелся преимущественно на их охоте в лесах, лежащих за Кингани. Доктор Кэрк сообщил мне, что один из офицеров Колумбины, имевший винтовку с небольшим калибром, не мог ничего убить. Единственное животное, составлявшее их добычу, было убито им самим, и чтобы охота не оказалась совершенно неудачною, он должен был один отправиться в глубину леса. «Теперь они (то есть офицеры), говорил доктор Кэрк, знают, в какой степени можно полагаться на ружье системы Снайдера против африканской дичи».
На другой день, в десять часов утра, доктор Кэрк и французский монах посетили меня на моей стоянке. Последний согласился только выпить стакан чаю, потому что он спешил посмотреть на ливингстонов караван. В 11 часов утра доктор Кэрк отправился на Колумбину, в сопровождении учеников французской миссии и полного оркестра музыкантов, увеселявших моряков. Между 3 и 4 часом пополудни Колумбина покинула Занзибар.
Багамойо отличается самым приятным климатом. Занзибар значительно уступает ему в этом отношении. Мы могли спать на открытом воздухе, и каждое утро, свежие и здоровые, отправлялись купаться в море; когда выходило солнце, то мы уже были заняты различными приготовлениями к путешествию во внутрь страны. Время оживлялось посещениями арабов, также отправляющихся в Унианиембэ, а также разными комическими сценами, военным судом над провинившимися или кулачным боем между Фаркугаром и Шау, требовавшим моего спокойного вмешательства, когда бойцы слишком разгорячались. Иногда мы, для препровождения времени, охотились в долине Кингани или по берегам реки, или же заводили разговор с старым Джемадаром и толпою его подчиненных беспрестанно повторявших мне, что скоро наступит мазика и что всего лучше продолжать путь, пока не прошло, время удобное для путешествия.
Джон Шау всегда был в весьма дурном расположении духа во время посещений черных вельмож Багамойо. Следуя обычаям арабов, я предлагал кофе и прохладительные напитки сперва моим гостям, а потом уже белым. Я заметил его негодование, и спросил о причине его. Он объявил мне, что я жестоко оскорбил его, угощая арабов — «негров», как он называл их — прежде чем его, белого человека. Бедный Шау! он не знал еще о страданиях, ожидавших его при дальнейшим путешествии, пред которыми это мнимое оскорбление его цвета было лишь ничтожнейшею неприятностью! Он вполне обнаружил грубую неспособность англосаксонской расы к путешествиям и сношениям с другими народами.
По прошествии дня я убедился в необходимости разлучить Фаркугара и Шау. Последний оказался человеком крайне мрачным и притом обладающим непомерным тщеславием, весьма легко возбуждаемым и огромным честолюбием, уносившим его превыше облака ходячего. Мне казалось, что Фаркугар, сам по себе, будет гораздо сноснее, чем вместе с Шау, который своим обращением должен был до крайности раздражать такого человека, как Фаркугар. Поэтому я решился поручить ему вести третий караван. Когда я сообщил свое решение, то мир тотчас же водворился между задорными бойцами.
В числе прислуги каравана было два индуса и два гоанесца. Они вообразили себе, что внутренность Африки — Эльдорадо, почва которой усыпана кучами слоновых клыков и, соединившись в компанию, решили пуститься сами по себе в коммерческое предприятие. Они назывались: Жако, Абдул-Кадер, Бундер Салам и Аранселар; Жако поступил к нам в качестве плотника и моего главного помощника; Абдул-Кадер — портным; Бундер-Салам поваром, а Аранселар — заведывал маслом.{1}
Но Аранселар, по какому-то откровению, предугадывал, что я, по всей вероятности, не дам ему сидеть сложа руки, поэтому, пока у него было еще время, он посвящал большую часть его на придумывание способа нарушить свой договор. Он отпросился в Занзибар к своим друзьям; но два дня спустя меня уведомил, что он выбил себе правый глаз, в подтверждение чего прилагалось медицинское свидетельство с описанием величины повреждения, от придворного врача Сеида Бургаша, доктора Христи. Соотечественники его, быть может, намеревались сделать то же самое, но я выдал им жалованье вперед, строго запретивши делать такие безумства, и это заставило их оставить всякие свирепые намерения, которые, быть может, уже созрели в их головах.
Однажды ночью заметили мальчика, тащившего что-то из тюка; за ним бросились в погоню и гнались до тех пор, пока он не исчез из глаз в джунгле; это было одним из приятнейших развлечений, разнообразивших скучное время приготовления к путешествию.
Я уже отправил внутрь страны четыре каравана, а пятый с лодками, ящиками, моим багажем и несколькими ящиками с сукнами и бусами, который должен был вести я сам, был уже почти снаряжен. Вот порядок, в каком отправлялись караваны:
6-го февраля 1871 г. экспедиция прибыла в Багамойо.
18 февраля 1871 г. отправлен первый караван с двадцатью четырьмя носильщиками и тремя солдатами.
21 февраля отправлен второй караван с двадцатью восемыо носильщиками, двумя надсмотрщиками и двумя солдатами.
25 февраля отправлен третий караван с двадцатью двумя носильщиками, десятью ослами, одним белым, одним поваром и тремя солдатами.
11 марта четвертый караван с пятьюдесятью пятью носильщиками, двумя надсмотрщиками и тремя солдатами.
21 марта 1871 г. отправился пятый караван с двадцатью восемью носильщиками,. двенадцатью солдатами, двумя белыми,. одним портным, одним поваром, одним переводчиком, одним ружьеносцем, семнадцатью ослами, двумя лошадьми и одною собакою.
Итого, всех лиц во всех караванах этой экспедиции 192.
ГЛАВА IV
ЧРЕЗ УКВЕРЕ, УКАМИ И УДОЭ ДО УСЕГУГГА
Прибытие в первый лагерь «Шахба Гонера». — Долина Кингани. — Постройка моста через Кингани. — Переправа. — Гиппопотамы. — Прибытие в Кикоку. — Дорога, по которой никогда не ходил белый человек. — Розако, пограничная деревня Укереве. — Несносное любопытство вагогцев. — Моя собака «Омар» — Насекомые. — Муха тзетце. — Муха чуфва и ее прожорливость. — Начало мазики, или дождливого времени года. — Смерть арабской лошади. — Свидание со старшиной Кингуру. — Путешествие в Имбики. — Прибытие в Мзулу. — Беспокойство в джунгле. — Скованная партия рабов. — Киземо. — Красавнцы Киземо. — Побег Хамеси и его наказание. — Переправа через Угеренгери. — Столица Симбамуэни. — Султанша. — Бурный спор с Шау. — Африканские перемежающиеся лихорадки. — Посещение султанши.
От Багамойо до Шамба Гонера — 1 ч. 30 м. ходьбы.
'' '' '' Кикока — 3 ч. 40 м. ''
'' '' '' Розако — 5 ч. — м. ''
'' '' '' Кингару — 6 ч. — м. ''
'' '' '' Имбики — 4 ч. 30 м. ''
'' '' '' Мзува — 4 ч. 30 м. ''
От Мзула до Киземо — 4 ч. 30 м. ''
'' '' '' Муссуди — 4 ч. 20 м. ''
'' '' '' Микесех — 7 ч. — м. ''
'' '' '' Мухаллех — 6 ч. 45 м. ''
'' '' '' Симбамуэни — 3 ч. — м. ''
Прежде чем приступить к этой главе, я обращусь с краткою речью к читателям. Из добросовестности я должен рассказать все буквально, как что случалось, и, насколько сумею, рассказать все случайности, все обстоятельства, встретившиеся в экспедиции. Как бы не оценили достоинства этой книги люди-домоседы, привычные к домашнему очагу, к спокойному житью — но путешественник, который поедет после меня в центральную Африку, придаст ей большую цену и искренно поблагодарит за нее; так как он сразу увидит в ней полезные уроки, которые можно почерпнут из моих радостей и горестей.