Англичанин Джерри был там. Англия не переходит на правостороннее движение транспорта, как во всем мире. Говорит: переход на новое будет стоит три четверти национального дохода. И так — меньше туристов. Хотя от этого много катастроф. Ну да: у шофера же автоматика реакций, а тут ее на обратную перемени! Как?
И подумал я: Англия сохраняет барьер от иностранцев, блюдя свое; что же мы так распахнулись на все чужое, и границы и обычаи, защитные для культуры и стиля, отменили? Цивилизация так, с лица необщим выраженьем, растаяла — в смутной надежде построить что-то хорошее. Но построим очередного уродца, как уж и построили — советского… Но зачем тварину было убивать? Ничем она не хуже прочих устроений жизни, зато уж хоть какой строй и порядок выстрадали — что лучше, чем ничего, и снова-здорова с азов порядка и цивилизованности, со зверства и воровства начинать.
Ну ладно. А впрочем, и весело и смешно даже — над своей способностью разумения потешиться. Тоже нашему разумишку урок от Бытия, от Бога.
По радио песнопения сладкие, терапевтические душе, и про Бога проповеди и размышления.
И простое понял: нужна, должна быть сконструирована такая инстанция всепонимающая и всеразрешающая — для души. Такой концепт-конструкт. Чтобы порядок в душе навести и можно было бы в хаосе существования космосок себе построить и в нем жить, как в доме. Когда адресуешь ум и душу к чему- то Всезнающему и благому, то и переносить легче. Как вон и нашу советчину в хаосе — я сейчас: сделал выкладку, что это Бытие для нравоучения нашему и моему разуму такой урок и парадокс исторический учинило, — и повеселел, «разумное» нашел объяснение, хотя оно и нелепо…
Ну, давай за «Англию». Неплохо сегодня: еще без десяти 9.
4.30. О, мои милыя! Всякий раз когда ем и кусок подношу, о них, бедных, обливаюся. Вместо прогулки на велосипеде пошел в магазин Доброй Воли — что-нибудь своим купить, взял записочки Ларисы и Ножку ее на листе бумаги — с надписью Светланы: «Нога Ларисы — левая» — ну как не умиляться?..
И, кажется, удачно купил на сей раз: свитер с высоким воротником серо-лиловый за 5, куртку осеннюю за 7, сумку дорожную за 4.50 (можно теперь не унижаться, не просить Юза что-то в дорогу и на время холодов, пока не куплю в Нью-Йорке нечто нормальное… Хотя какие тут «холода»! Вон в рубашке сегодня хожу. Как говорит англичанин Джерри, здесь широта Флоренции…). Еще ветровку синюю — за 5, две рубашки — одну себе и Ларисе серую, как джинсовую — по 5, и джинсы Ларисе — за 2.50!
С ума сойти, какие цены! Вообще — и еда: меда огромная банка, наверное, полтора кг, — 3.30, и кг хлеба ржаного — 1.50.
Теперь надо колготки теплые своим купить, сыру и сухого молока и послать с Майклом 6-го. И сотен 5 долларов — на еду там.
Ну, а теперь — в работу. А то скоро много ездить придется: уже билет пришел на Вашингтон — 11 — го, потом оттуда — к Бобу Эдвардсу в Иллинойс — до 17-го ездить…
Немного чувствую себя — как на отхожем промысле, куда мужики на зиму уходили на заработки — «на гурбет» (в Болгарии). Вот и я на заработки долларов: вроде пригодится моя поездка семье — на прожитие. Даже на ПЕРЕжитие зимы и года сего…
1 декабря 1991. А тут — как лето, в рубашке ходи. Самочувствие хорошее: все в порядке. В душе проблем нет. Гнать надо дальше писание. Вчера уж и Англию окончил — в основном. Жаль тратить утро на доделывание. Потом. Что ж, поворачивать голову к последнему «Космосу», который мне давать-писать, — Еврейство? Время еще есть: на 10 декабря, на последний день я его наметил, чтоб, если возмущу «общественность», то уж и бежать скоро.
Странно-интересное самочувствие: в последний месяц, когда один за другим по неделе восписываю такие миры: Греция, Италия, Германия, Франция, Англия — будто поворачиваю душу и перенастраиваю на такие разные волны и уподобляюсь на время им. Ибо когда начинаю, кажется, ничего не помню; а как сконцентрируюсь — сразу из запасов души и ума и памяти выплывают главные вещи и идеи. Все ведь по памяти пишу — все эти образы, без книг. И так и лучше: забвение работает как абстракция-отвлечение от лишнего, так что выплывает из закромов памяти самое главное, и из него тку образ.
Пишу, а все звучат горькие слова Светланы в письме: ты все про умное, а нам бы хлеба достать, урвать в очереди что… Ну, скоро воссоединюсь — и разделю судьбу.
Завтра у Насти 25 лет! Четверть века. Это значит — как я, уже поработавший в Брянске в школе и поступающий в аспирантуру ИМЛИ! Сколько важной жизни уже к сему прожито! И университет, и первая любовь, и ее крах, и работа уже, и горы — Эльбрус… А тебе она все — дитя, дочь, абстракт любви. Так и родители им — даль и неразличимость, не детальность жизни и сюжетов. Как и мне — мать моя…
Нет, все же буду доделывать Первую часть и Англию сегодня. Не могу так с ходу врубиться; надо поворачивать жерло медитации, этой гаубицы своей, — не вмиг же!
7 ч. Ну, прозвонился, наконец, в Москву: Настю с днем рождения поздравить и проч. Было трудно пробиться, а как пробивался два раза — так там занято. Наконец, во втором ихнем часу ночи пробился. Светлана сразу: «Получили твое сухое письмо — и расстроились: ты там с Присциллой смотри! Если что сделаешь — то катастрофа! Она со всеми гуляла, а ты ее в письме хвалишь!..» И Лариска тут же: «Гошка, мы решили: как ты приедешь, тебя на анализ СПИДа послать». — Ох, и дура ж ты! — я Светлане. — Что у меня в жизни есть, кроме семейки нашей, и чтобы я это поверг? Есть простое средство: «Возьмешь, бывалоча, меж двух корявых пальцев…» — «Это вернее», — смеется Светлана.
Все ж справляли Настин день рождения — у бабушки. Чего-то едят, достают… Тут Майкл едет — хочу с ним денег переслать и посылку: сыру, сухого молока, колготки… И Катя тут звонила: Майкл еще возьмет ли деньги? Обыщут… И лекцию мою в Йеле в среду отменяют — забастовка как раз в среду! Катя: «Вы знаете, что у вас? Государство объявилось банкротом, и Ельцин взялся платить все долги? Значит — деньги печатать…»
Тут же и Димка звонит из Турина — я ему напомнил про Настин День рождения. Он им тоже позвонит. А мне говорит, чтобы я не вздумал доллары везти в Союз: 30 процентов возьмут на таможне, а дома держать — ограбят, а положить куда — не выдадут. Советует оставить у Суконика и чтоб тот перевел на счет Димки в Щвейцарский банк, а тот уж найдет средство мне переправлять по надобности…
— Но мы ж подохнем! Деньги на еду на этот год пойдут! — я ему.
— Ты слушай меня. У меня есть в Москве люди; они тебе будут давать, а у тебя будет рост идти. У тебя сколько будет? 7 тысяч? Ну вот за год будет нарастать 700.
— А что мне толку, если тут будут деньги нарастать, а мы там будем асфальт грызть? Ты хоть помни, что у тебя там родня; подкидывай сестрам и бабушке да отцу посылочки какие.
— А ты привезешь и дома хранить будешь — так тебя там пощупают…
— Да ведь и так «пощупать» могут: откуда им знать, что у меня нет ничего, раз приехал из Америки?
Вот такие-то проблемы. Еще и с деньгами. Перевозить или нет? Юз считает, что от сыновей ничего отцам не получить — зажмут.
Ну ладно: давай остужайся — работою.
2.12.91. Настин день рождения — 25 — сегодня! Что важнее?! Все ж надо было вчера и до нее дозвониться — голос услышать мне ее, ей — мой. Не очень-то я хорош сегодня, не так выспался, но давай работай. А то паника обступает, что не успею.
2.12.91
Ой, любименькие!
Щелкаю дату — и опять дивлюсь: Насте — 25! Четверть века! Жаль, что не вышло с ней соединиться: я ведь и туда звонил, но не пробился. Ну, дай Бог нам скоро живьем — тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — свидеться!
Сегодня я что-то мал-мала «ако луд» — ошалелый (по-болгарски). После звонка вам тут же Димка звонит и говорит, чтобы я денег в Союз не ввозил, потому что сдерут 30 процентов, да и если дома хранить (а в банк класть нельзя — не выдадут назад) — навлеку на семью воров и злодеев (тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не накаркать!). А оставил бы Суконику, а тот бы переслал ему в Швейцарский банк, и там расти будут на его счете мои деньги, а он найдет способ нам пересылать — и тутошними получать через свои каналы.