По крайней мере, в случае с урной я настоял на своем. Нашел в осиротевшем ежедневнике телефон скульптора, с которым отец когда-то сотрудничал. Позвонил. Объяснил, в чем дело. До похорон оставалось два дня. Скульптор выслушал меня без удивления. Немного подумал.
– Я делал цветники для костела в Урсынуве (3). Достаточно убрать ножки и будет то, что надо…
И так я похоронил прах отца в черном гранитном кубе. На одной из его граней были высечены имя и фамилия. Шрифт – Футура. Маюскул. Дважды по пять букв, элегантно выровненные по ширине, – так, как он любил. Меня распирала гордость. Урна была красивой. Проблема состояла в том, что единственный человек, который мог это оценить, единственный человек, чье мнение имело для меня значение, – умер.
Что я узнал о дизайне, не выходя из дома
Эмбарго распространялось на:
• мебельные гарнитуры,
• стаканы на блюдцах и тем более – в резных металлических подстаканниках.
Сейчас, написав об этом, я вспомнил, что существовало два вида стаканов: выпуклые (трефные) и граненые, в разрезе напоминавшие трапецию – такие могли получить сертификат семейного раввината.
В немецком центре (4) можно было добыть стеклянные чашки, в которых угадывалось далекое родство с Баухаусом. Там же продавались гэдээровские блюзовые пластинки. Сомневаюсь, что власти демократической Германии задумывались об авторских правах, поэтому не исключено, что мы штамповали пиратского Мадди Уотерса еще до появления интернета.
В домашнем черном списке также фигурировали:
• стеллажи (само слово кажется мне отталкивающим),
• мебельные стенки (см. выше),
• пуфики (см. выше),
• тапочки (см. выше),
• как, впрочем, и хождение в носках.
Два последних запрета выступали в паре, что создавало некоторые затруднения. К счастью, в семидесятые годы польская обувная промышленность производила башмаки на деревянных подошвах. Оклеенные этикетками на английском языке (шведский флаг быстро стирался на пятке), они шли на экспорт, куда-то в Западную Европу. Вероятно, периодически происходили колебания конъюнктуры или ужесточения контроля качества, поскольку некоторые партии попадали на внутренний рынок в статусе так называемого бракованного экспорта.
Обувь с мелким дефектом, эмалированные кастрюли с орфографической ошибкой в слове «salt», полки системы ИВАР со следами древесной сини, недостаточно хорошие, чтобы попасть в заграничный магазин «Икеа», – такой «брак» в польских магазинах шел нарасхват.
Виктор Папанек в книге «Дизайн для реального мира» (5) расхваливал: «Деревянные сабо, которые до сих пор делают в Ангельхольме, – превосходный пример рационального дизайна».
Фотография на странице 282 не вызывает сомнений. Это они! Дизайн местный, но производство стало глобальным (причем еще до того, как мы научились произносить слово «глобализация»).
На закате эпохи Герека (6) моя семья стучала каблуками, будто компашка веселых голландских (или скандинавских) крестьян. Это превращало жизнь соседей в ад, и не было недели, чтобы мужик снизу (в фильме его мог бы сыграть Луи де Фюнес) не устраивал скандала. Тонкий потолок и диалог, ведущийся при помощи азбуки Морзе: на провокационное цоканье каблуков отвечали посланиями, выстукиваемыми палкой от швабры.
В той квартире я познал много истин о проектировании, дизайне и жизни. Например, что верность эстетическим пристрастиям – отвращение к тапочкам, тапкам, шлепкам и шлепанцам – может привести к серьезному конфликту с обществом.
В конце жизни отец полюбил пластиковые кроксы. Кто-то их привез ему из Израиля еще до того, как разноцветные турботапки появились в каждом торговом центре. Это ближневосточное изобретение обеспечило нам прочный мир с соседями (что в определенном смысле парадоксально).
В детском саду существовал свой литургический календарь. Сначала подготовка ко Дню учителя, потом ко Дню шахтера. Затем годовщина освобождения Варшавы… и вот уже Красавица-Весна звала на первомайскую демонстрацию.
Во всем этом наборе Барбурка (7) (совершенно светская и лишенная ассоциаций со святой покровительницей) особенно нас привлекала. Дни напролет мы клеили под чутким руководством пани Ули шахтерские шляпы из черного картона. Рисовали углем. Временно черный цвет был разрешен, что, однако, составляло исключение из правил. Когда весной я нарисовал черной тушью открытку ко Дню матери, то навлек на себя серьезные неприятности вплоть до угрозы вызвать психолога.