Принимая все это во внимание – нет, не удалось.
Действие сериала происходит в доме № 24 по Сенаторской улице. Все вокруг кажется новым. Особенно панельный дом, построенный несколькими годами ранее. Легкий, четырехэтажный, внизу магазины, фасад опоясан балконами. Деревья еще не выросли, так что солнечный свет заливает скромные квартиры.
Соцмодернизм: образ стабилизации, простоты и даже некой специфической элегантности.
Это сердце Варшавы шестидесятых. Чуть дальше жил Лешек Колаковский (18) (сегодня там памятная доска). Выдуманные персонажи могли видеть его характерный силуэт. Достаточно посмотреть на даты, чтобы сделать вывод: в 1968 году они учились в университете… Хотя нет. Ануля в университете, а Павел – в политехническом институте.
Сенаторская улица приглашала прогуляться по маршруту эпохи, совершить короткую экскурсию, полную исторических и символических отсылок, среди восстановленных дворцов и костелов. Рядом с гигантским театром и первыми панельными домами, втиснутыми в исторический центр. В каких-то ста метрах от дома Павла и Анули раскинулась площадь Дзержинского. Памятник Железному Феликсу обозревал окрестности с цоколя, установленного перед бывшим зданием биржи.
Подумать только – всего три минуты, и ты уже на том месте, где когда-то стояла Большая синагога. Немцы взорвали ее 16 мая 1943 года. Всего двадцать с лишним лет назад.
Мешки с цементом (и дуло от шампанского)
Город – бесплатный букварь. Мои дети научились читать по рекламным щитам, скандируя по слогам «рекламное место сдается» и «традиционный польский вкус». У предыдущего поколения тоже были свои пособия. Перечисляю в порядке усложнения:
• Неоновая вывеска «МАРС» (первый урок: не читать с конца).
• Закрашенные окна с процарапанным изнутри ТНОМЕР (второй урок: читать с конца).
• Прицепы, на которых писали «Бе / з стоп си / гнала» (третий урок: постичь искусство переноса слов).
• Бежевые манекены с отломанными руками и табличкой «Товар с витрины доступен после смены экспозиции» (экзамен по сюрреализму, что-то вроде «контрольного чтения»).
Почему все было таким невероятно уродливым? Наверное, потому, что всегда находились более важные дела и более срочные вопросы. Всегда горел какой-нибудь лес. К тому же главенствовал принцип парадного и черного ходов; мы же упорно смотрели не туда. Ведь варшавский Старый город восхищал иностранцев, росли Королевский дворец, Центральный вокзал и Металлургический комбинат Катовице, а инженер Карвовский (19) не знал, за что хвататься.
Порой где-нибудь в крапиве мелькало нечто выпуклое. Гладкая поверхность, пористый разрез. Литой выпяченный живот. Обычная картина моего детства – окаменевшие мешки с цементом. Они росли по одному или целыми стадами. Водились в окрестностях стройплощадок. Разбросанный то тут, то там стройматериал свидетельствовал о благих намерениях: когда-нибудь мы это сделаем, построим, исправим. Только пока что-то не выходит. Потому что осень, потому что опять ожидаются дожди, потому что зима на носу…
Почему этот цемент не могли упаковать в непромокаемые мешки? Вероятно, не было пленки. Почему не хранили под крышей или тентом? Это останется одной из загадок двадцатого века. Впрочем, работы все равно остановились из-за – кто его знает? – дефицита толя, нехватки дегтя или отсутствия досок.
Таков был мир. Полный начатых и неоконченных дел. Оставленных намерений и брошенных деталей. Нас окружала окаменевшая временность.
В 1975 году Сигэо Фукуда (20) нарисовал плакат к годовщине окончания войны. Надпись гласила: «Victory 1945» (в более поздних версиях дата исчезла, и победа стала универсальной).
Пиктограмма была проста. Черное дуло и перевернутый снаряд. Патрон, возвращающийся в ствол. Последний залп, нацеленный на победителей. Что-то вроде позднего Херберта, только забавнее:
Или же это был тост. Рисованный стоп-кадр: пробка от шампанского, застывшая в воздухе, неуверенная, лететь ли ей вверх или вернуться, чтобы навсегда заткнуть дуло.