— Сам доберешься на пятый этаж? — спросил Бобби.
— Доберусь, — ответил я, хоть и не был очень в этом уверен.
— О’кей… Я… сам понимаешь… не могу проводить тебя до квартиры…
— Еще бы! Если папа узнает, что произошло, он ему голову оторвет, а Лорелея упечет за решетку.
— Держись! — сказал он. — Впрочем, что уж такого особенного? Каждый рано или поздно перешагивает через этот порог, в особенности когда он скоро станет мужчиной… Ты, правда, малость перебрал. Я предупреждал тебя… — Он виновато усмехнулся. — Но вообще-то ты, парень, орел! Здорово влепил этому недоделанному ковбою… Жаль только, что больше нам в его квартирке не бывать… Да еще если он расскажет своему предку про побоище… Ну ладно, гуд бай, я пошел!
— Он ушел, а я стал карабкаться по лестнице. С трудом добрался до второго этажа… потом до третьего, четвертого…
К счастью, мне никто не встретился, привратницы на месте не было. Под конец, собрав последние силы, я миновал пятый этаж и вошел к себе в Орлиное гнездо.
Обычно Квочка встречает мой приход радостным квохтаньем. На этот раз — ни звука. Забилась в угол за столиком и даже не подняла головы — обиделась. Ясное дело, я забросил ее на целых два дня, не приносил ни поесть ни попить. Она имела право презирать меня.
— Что с тобой, Мэри? — шепотом обратился я к ней, но она повернулась ко мне спиной. А чем я мог ее задобрить? Ведь я не смел спуститься в квартиру и взять для нее корм… Да и чувствовал я себя до того мерзко, хуже не бывает.
И тогда я принял решение. Включил МП-1, выдал в эфир позывные. Кики отозвался мгновенно — словно ждал, когда я дам о себе знать:
— МП-2 слушает!
Времени для долгих разговоров не было, я мог в любую секунду потерять сознание, поэтому я только сказал:
— Эс-О-Эс! Тревога первой степени!
— Что случилось? — спросил Кики. — Тебя опять увозят? — Он явно не верил моим честным призывам о помощи.
— Кики, — мученическим голосом проговорил я, — принеси мне поесть, и еще — аскофен и лейкопластырь. Как можно быстрее!
— Зачем? Ты, случайно, не ранен? — как всегда, пристал он с расспросами.
— Да, ранен, поторопись, а то будет поздно!
С этими словами я отключил аппарат; совершенно обессиленный, повалился на пол возле Квочки Мэри и попытался поразмышлять. Так советует Черный Компьютер: «Попадешь в беду — не спеши действовать! Прежде подумай! Проанализируй обстановку, оглядись и снова подумай. И лишь тогда принимай решение!» Но я был не в состоянии ни думать, ни анализировать, ни оглядываться вокруг, мозги разжижились, как рыбий клей на огне. Голова по-прежнему кружилась где-то высоко в облаках, как вонючий воздушный шар, а сломанный зуб больно царапал десны.
Я настолько погрузился в полудремотное состояние, что не услышал, когда вошел Кики.
— Кто это тебя так разукрасил? Неужели Женское царство?
Он жутко перепугался. Положил на столик хлеб, котлеты, пакетик аскофена, поставил бутылку с водой. Я ничего не ответил, набросился на еду, но после первого же куска меня опять затошнило.
— Почему тут запах, как в кабаке? — принюхиваясь, спросил Кики.
Я опять промолчал, проглотил две таблетки аскофена, запил водой. Потом накрошил Квочке Мэри хлеба, налил ей в миску воды. Сначала она повыламывалась от обиды, не желала есть, но потом смилостивилась и, презрительно взглянув на меня, все же принялась клевать.
— Слушай, ты расскажешь, наконец, что с тобой стряслось? — спросил Кики, обиженный не меньше, чем Квочка Мэри.
— Кики, — ответил я, — ты вправду верный друг, но сейчас я не в состоянии говорить, мне нехорошо… Иди домой, завтра я все объясню. Честное комсомольское.
— Ты еще не комсомолец.
— Скоро стану, потому что уже становлюсь настоящим мужчиной.
Он многозначительно взглянул на меня и даже почесал в затылке, но больше ни о чем не спросил, а если бы спросил, я бы и его тоже проткнул шпагой.
Кики ушел, и я остался один. С Квочкой Мэри. Утолив голод, она забилась в уголок и заснула. Я тоже попытался что-нибудь проглотить, но ничего не получалось. Желудок подкатывал к горлу, а голова кружилась, как веретено.
Я привалился спиной к стене. И тут же погрузился в глубокий-глубокий колодец, на дне которого сверкало голубое бескрайнее небо.
И увидел там Джульетту. Она была необъятной, как космос, и сперва походила на официантку, с которой я танцевал. Потом ее лицо растворилось среди звезд, вместо него выплыл образ Милены с третьей парты и тут же потонул в беспредельном пространстве, а из далеких созвездий прилетела Росица. У нее были карие глаза и веселые ямочки на щеках, я обнял ее и поцеловал в губы, тогда она тоже исчезла, и со мной осталась одна только Джульетта — она была самой прекрасной из всех, и мне стало ужасно приятно.