Шмидт приказал мне лететь все время под облаками. А если уж очень будет низко, то пробить облака и лететь над ними.
Взлетел и повел самолет, как приказано. Но чем дальше в море, тем все ниже и ниже становились облака. Самолет летел, как в низком коридоре, сверху на него наседали облака, а снизу очень близко грозились волны открытого моря. Самолет был сухопутный — плавать не мог.
Наконец стало невмоготу. Лететь приходилось, едва не цепляясь лыжами за гребешки волн. Решил пробиваться за облака. Полезли вверх. По тяжело нагруженный самолет не хотел подниматься. Лезли, лезли, уже стрелка прибора показывала тысячу, с лишком метров высоты, а облакам конца все нет.
Дальше лететь нельзя. Вернулся обратно…
На другой день погода такая же. Однако время не ждет.
Опять шли под облаками, опять они прижали нас к самому морю, опять полезли вверх.
На этот раз удалось пробиться. Высота — тысяча триста метров. Внизу — белая пена облаков, а под ними — открытое море.
Через несколько часов полета увидели впереди торчавшие из облаков острые вершины гор. Новая Земля!
Немного спустя облака вдруг кончились, и мы увидели внизу землю. Сообщили об этом но радио Шмидту в Нарьян-Мар. В ответ получили приказание не лететь прямо на остров Рудольфа, а сесть неподалеку, на станции Маточкин Шар.
Наш самолет пролетел над Новой Землей и через полчаса опустился на огромное снежное ноле полярной станции. Через четыре часа сюда прилетели остальные самолеты. А ночью над станцией разразился страшный снеговой шторм. Качались мачты радиостанции. Ветер ревел ни разные голоса в антеннах и расчалках. Бесконечные тучи снега метались в воздухе. Казалось, что со всей Арктики собрался ветер, чтобы не пустить нас дальше, засыпать снегом, заморозить, растрепать самолеты…
Три дня пришлось ждать хорошей погоды.
Когда я взлетел, чтобы продолжать путь на остров Рудольфа, то оттуда сообщили но радио: погода скверная, и садиться там нельзя, потому что весь остров окутан туманом.
Однако я полетел, рассчитывая, что, пока прилечу на остров, погода улучшится.
В Арктике так часто бывает. Погода там иногда меняется буквально на глазах. Только что было ясно, и вдруг налетел снежный шквал. Завыл, замел все снегом и умчался прочь так же быстро, как и появился.
Самолет летел над Баренцовым морен высоко над облаками. Через час полета нас догнала радиограмма от Шмидта с приказанием прекратить полет и сесть на аэродром мыса Желания. Значит, погода на острове Рудольфа не улучшилась.
Я закрыл газ и повел самолет вниз, в облака, чтобы пробить их и увидеть землю. Но едва только самолет опустился в облако, как сразу обледенел. И какие-нибудь две-три минуты он покрылся слоем льда.
Страшная тяжесть обрушилась на самолет и потянула его вниз…
Куски льда, срываясь с пропеллеров, барабанили по обшивке. Весь самолет вдруг задрожал, как в лихорадке, и, казалось, еще минута, и он развалится на куски. Я напряг всю силу и, вместо того чтобы итти вниз, выкарабкался опять за облака… Скверное положение! Вперед лететь нельзя — погода плохая, и сесть нельзя: воткнешься опять в облака и обледенеешь. Хорошо, что на этот раз счастливо обошлось. Успел вылезти из облаков. Если бы растерялся, то — конец! Пришлось повернуть назад, пройти над облаками, отыскать в них окошко, юркнуть туда и уже под облаками добраться до аэродрома мыса Желания.
Сел и стал ждать: когда мне прикажут по радио лететь дальше. Погода была хорошая, и я досадовал, что нельзя лететь, потому что на острове Рудольфа она все еще была плохой.
А когда там настала ясная погода, у нас на мысе Желания испортилась. Опять лететь нельзя. Пришлось просидеть без дела еще лишние сутки.
Вот как трудно летать в Арктике!
Наконец все самолеты слетелись на остров Рудольфа. Этот остров — последний клочок суши. Дальше к северу до самого полюса расстилается Северный Ледовитый океан.
Несмотря на то, что путь до Рудольфа был не легким, все мы знали, что самое трудное еще впереди.
Глава XIV
НАД ПОЛЮСОМ
Прилетели мы на Рудольф и стали ждать хорошей погоды. Без хорошей погоды не полетишь. А если и полетишь, то рискуешь попасть в неприятное положение и, чего доброго, назад не вернешься.
С нами в экспедиция летел Борис Львович Дзердзеевский — синоптик. Его обязанностью было предсказывать погоду. Это очень сложное дело. Но Борис Львович так верно определял погоду, что получил от летчиков прозвище «бог погоды». Как он скажет, так и будет.