Нельзя исключать, что президент Рузвельт мог не знать всех подробностей бернских переговоров и что суть дела от него скрыли. Есть немало данных о различных тайных "инициативах" американских секретных служб. Так, в октябре 1943 года выдававший себя за журналиста американский разведчик Теодор А. Морде встретился в Турции с германским послом фон Папеном и передал ему документ, который должен был стать основой политического соглашения между США, Англией и Германией. В частности, там выражалась готовность признать господствующее положение Германии в "континентальной Европе", включая Польшу, Прибалтику и Украину.
Составители этого документа предлагали осуществить расчленение Советского Союза и передать Германии часть его территорий. За это немцы обещали открыть американцам и англичанам фронт на Западе.
Узнав об этом, Рузвельт запретил дальнейшие зондажи и распорядился отобрать заграничный паспорт у Морде. Однако и после этого тайные контакты американской разведки с вражескими эмиссарами не прекращались.
Последнее послание Рузвельта Сталину по поводу бернского инцидента поступило в Москву 13 апреля 1945 г., то есть на следующий день после кончины президента. В телеграмме отмечалось, что вся эта история "поблекла и отошла в прошлое, не принеся какой-либо пользы... Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что, когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся".
Этим, оказавшимся предсмертным, посланием Рузвельт подчеркивал важное значение доверительных отношений, элементы которых, несмотря на все сложности, просматривались во взаимоотношениях Рузвельта и Сталина.
Если бы Рузвельт прожил дольше, то, возможно, отношения в послевоенный период сложились бы более благоприятно. Не исключено, что при наличии известной степени доверия между Рузвельтом и Сталиным удалось бы избежать крайностей и опасных конфронтации "холодной войны". Преждевременная смерть Рузвельта и приход в Белый дом Трумэна коренным образом изменили ситуацию, вызвав соответствующую реакцию советской стороны.
Глава шестая
Сталин и Черчилль
Первая встреча Сталина с Черчиллем произошла в весьма неблагоприятной обстановке. Британский премьер прибыл в Москву, чтобы сообщить главе советского правительства об отказе от данного западными союзниками каких-нибудь два месяца назад обещания открыть второй фронт во Франции в 1942 году. Обязательство это было сформулировано в официальном коммюнике, во время визита Молотова в Лондон и Вашингтон в мае - июне 1942 года. "Достигнута договоренность, - гласил опубликованный документ, - в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году".
Для Советского Союза это был очень трудный период. Хотя гитлеровский "блицкриг" не состоялся, а поражение немцев под Москвой в декабре 1941 года показало, что Красная Армия способна наносить захватчикам чувствительные удары, нацистская Германия все еще обладала огромной мощью. Отсутствие второго фронта позволило командованию вермахта сосредоточить на советско-германском фронте к весне 1942 года гигантские силы. На юге германские войска в течение лета стремительно продвигались к Волге и Кавказу. Советские части в кровавых боях вынуждены были отдавать врагу все новые пространства. В Москве опасались нового прорыва фронта гитлеровцами.
Молотов, прибыв в Лондон, задал Черчиллю вопрос: какова будет реакция Британии, если Красная Армия не устоит в 1942 году? Премьер ответил, что в конечном счете объединенная мощь Великобритании и Соединенных Штатов возьмет верх, но добавил: "Британская нация и армия мечтают сразиться с врагом как можно скорее и таким образом оказать помощь доблестной борьбе Советской Армии и народа". Такое заявление можно было интерпретировать как готовность английского правительства отвлечь на себя часть германских дивизий. Подписанный тогда же Молотовым и Иденом Договор между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенным Королевством Великобритании о союзе и войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны представлялся важным обязательством сторон предпринимать совместные действия против общего врага.
Еще больше ободрили Молотова беседы с Рузвельтом в Вашингтоне и твердое обещание президента открыть второй фронт в 1942 году. Забрезжившая наконец надежда на создание второго фронта ободрила фронтовиков и тружеников тыла. Возродилась вера в победу, прибавив новые силы людям, обескураженным бесконечными поражениями и отступлением. Теперь им предстояло испытать новый моральный удар. Черчилль не мог не думать обо всем этом, направляясь в Москву.
Во второй половине дня 12 августа 1942 г. в Центральном аэропорту на Ленинградском проспекте собралась, как обычно в таких случаях, группа советских руководителей во главе с Молотовым. Среди встречавших находился также начальник Генерального штаба Красной Армии маршал Шапошников. Было жарко и безветренно. Все расположились под навесом небольшого здания аэровокзала. В воздухе ощущался аромат разогретой полыни, слышалось жужжание пчел, щебетание птиц. Но эта казавшаяся безмятежной картина не настраивала присутствовавших на беззаботный лад. Шел второй год жестокой войны, которую советский народ вел фактически один против сильного и беспощадного врага. Собравшиеся в аэропорту штатские и военные имели непосредственное отношение к организации отпора гитлеровским захватчикам. Они лучше, чем кто-либо другой, знали, насколько отчаянно обстояли дела, и потому с тем большим напряжением всматривались в небо в ожидании высокого гостя из Великобритании. Зачем ему понадобился столь внезапный визит? Что везет он в своем портфеле?
В небе появилась черная точка. Очерчивая большой полукруг, она быстро увеличивалась и вскоре приняла очертания самолета. Проскользнув над крышами домов, он коснулся бетонной дорожки и, притормозив, съехал на траву. Плавно перекачиваясь, пересек зеленое поде и остановился неподалеку от нас.
Самолет казался необычно грузным, фюзеляж чуть ли не касался земли. Я ожидал, что в борту откроется дверца, но вместо этого из люка в брюхе самолета спустили на траву металлическую лесенку, и по ней сразу же стали спускаться ноги в тяжелых ботинках и изрядно помятых брюках. Ноги как бы присели, дав возможность объемистому туловищу выбраться из кабины. Вот и голова Черчилля. Придерживая рукой шляпу, он настороженно огляделся вокруг, как бы оценивая ситуацию. Нешуточное дело! Он впервые оказался в стране большевиков, которую после Октябрьской революции пытался "задушить в колыбели", против которой организовал интервенцию держав Антанты. Да и нынешняя его миссия не из приятных.
При первой своей встрече со Сталиным ему предстоит объяснить, почему обещанная высадка во Франции не состоится. Дело не в том, что подумает о нем Сталин. Его, отпрыска старинного гордого рода Мальбруков, мало заботит мнение этого сына нищего сапожника, семинариста-недоучки, кровавого диктатора. Советская печать не воспроизвела полностью его, Черчилля, речь по радио в день нападения Германии на Советский Союз. Народ России лишь узнал, что Англия готова поддержать его в борьбе против гитлеровских захватчиков. Но Сталин, конечно же, знает весь текст, включая и пассаж, где говорится, что "нацистский режим не отличим от худших черт коммунизма" и что никто не был более последовательным, чем он, Черчилль, противником коммунизма на протяжении двадцати пяти лет. Черчилль не отказался ни от одного своего слова.
Сталин пропустил все это мимо ушей. Более того, он в первой же своей после гитлеровского вторжения речи, произнесенной 3 июля 1941 г., назвал выступление Черчилля "историческим", заявив, что готовность Великобритании оказать помощь может "вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза". Впрочем, сам Черчилль тоже считал, и об этом он не раз говорил своим коллегам, что сейчас не время вспоминать о советской системе, о Коминтерне. Надо протянуть руку помощи стране, оказавшейся в беде.