— Мама работала всю ночь, — сказал Эдмунд. — Она спит, но появится здесь к обеду. Тогда ты ее и увидишь.
— Спасибо за информацию, — ответила я.
Пока я допивала чай, Пайпер неловко шаталась вокруг, явно желая сказать что-то. Поглядывая на Эдмунда и Айзека, она, наконец, произнесла:
— Пожалуйста, пойдем в ангар, Дейзи.
И это «пожалуйста» звучало больше не как просьба, а как команда. Затем она посмотрела на братьев, как будто говоря «Я просто не могу держаться!». Когда я встала, чтобы пойти с Пайпер, она поступила очень мило, взяв меня за руку, мне даже захотелось ее обнять, особенно с тех пор, как Быть Милой с Дейзи не было чьим-либо хобби.
В ангаре, который хоть и пах животными, но не слишком неприятно, она показала мне крошечную черно-белую козу с квадратными глазами и маленькими обрубленными рожками и звоночком на красном ошейнике. Пайпер сказала, что ее зовут Динь и это была ее коза, но я могла взять ее себе, если захочу. Затем я обняла ее, ведь Пайпер и красивая козочка были одинаково очень милы.
Потом она показала мне стадо овец с длинной запутанной шерстью и нескольких курочек, которые высиживали голубые яйца. Она нашла в соломе одно, еще теплое, и дала его мне. Хоть я и не знала, что делать с яйцом прямо из куриного зада, это тоже было мило.
Скорей бы рассказать Лии об этом месте.
Спустя какое-то время я почувствовала себя довольно уставшей и сказала Пайпер, что мне нужно ненадолго прилечь отдохнуть. Она нахмурилась:
— Тебе надо поесть, ты выглядишь слишком худой.
— Боже, Пайпер не начинай, это всего лишь смена часовых поясов.
Она выглядела расстроенной, но, Господи, это одна из тех избитых фраз, которую я не хотела бы услышать от едва знакомого человека.
Когда я проснулась, на кухне стоял суп с сыром, лежала большая буханка хлеба, и тетя Пенн стояла рядом со столом. Заметив, что я вошла, она подошла и обняла меня, посмотрела на мое лицо и просто сказала:
— Элизабет.
И произнесла она так, словно это был конец предложения, но потом продолжила:
— Ты похожа на свою мать.
Очевидно, она преувеличивала, ведь мама была красивой, а вот я нет. У тети Пенн были те же глаза, что и у Пайпер, серьезные и словно наблюдающие за тобой. Когда мы сели ужинать, она не налила мне суп или что-нибудь еще, а просто сказала:
— Пожалуйста, Дейзи, угощайся, бери что хочешь.
Я рассказала всем о папе, Давине Дьяволице и Дамиане, отродье сатаны, они все смеялись, но можно сказать, им было жаль меня. Тетя Пенн сказала:
— Что ж, их потеря — наша выгода.
Это было приятно, даже если она и была просто вежлива.
Я попыталась учиться у нее, но не слишком явно потому, что надеялась увидеть в ее внешности и поведении сходство с мамой, с которой у меня не было шанса встретиться. Она много спрашивала меня о моей жизни и слушала очень внимательно ответы, словно пытаясь составить мнение обо мне, а не как большинство взрослых: делают вид, что слушают, а на самом деле думают о чем-то другом.
Она спросила, как поживал отец, она не видела его много лет, и я сказала, что все было хорошо, кроме его вкуса на подружек, он был просто ужасен. Но папа наверняка чувствовал себя намного лучше сейчас, учитывая, что я не ходила вокруг и не напоминала ему об этом день и ночь.
Тетя Пенн смешно улыбнулась, как будто пытаясь удержаться от смеха или, может, плача, и, посмотрев в ее глаза, я увидела в них понимание.
Было изрядное количество споров и разговоров за ланчем, кроме разговора со мной: она не слишком была увлечена им, но слушала, и в общем можно было почувствовать, что она была немного рассеянной, я предполагаю, это из-за ее работы.
Чуть позже, пока все разговаривали, она положила свою руку на мою и тихо шепнула, что ей хотелось бы, чтобы моя мама была здесь и видела, каким пылким человеком я стала. Пылким? Довольно странное слово, я задумалась, означало ли оно «испорченным». Но опять же, она не выглядела как кто-то, пытающийся найти еще один способ задеть меня, в отличие от некоторых знакомых мне людей.
Еще несколько секунд она смотрела на меня, подняла руку и убрала волосы с моего лица, отчего я почувствовала себя невероятно грустно, и потом сказала сожалеющее-печальным голосом, что даст лекции в Осло в конце недели о Неизбежной Угрозе Войны, и извиню ли я ее? Она собиралась уехать на несколько дней в Осло, и дети позаботились бы обо мне. Я подумала:
— Опять эта война, внезапная, как фальшивая монетка.
Я провела не очень много времени, думая о войне потому, что мне наскучила болтовня в течение последний пяти лет о том, Будет Ли Она или Не Будет, и мне случилось узнать, что в любом случае мы ничего не могли с этим поделать, тем более пустыми разговорами.
Время от времени я ловила на себе отстраненные взгляды Эдмунда и отвечала ему тем же взглядом, ожидая его реакции. Но он просто улыбался и в этот момент со своими полуприкрытыми глазами больше всего был похож на Верного Пса, чем когда-либо. Если бы вдруг выяснилось, что этому ребенку 35 лет, я бы не удивилась.
Собственно, это все, что произошло со мной в мой первый здравый день в Англии. Я бы оценила жизнь со своими кузенами больше, чем просто хорошо. К тому же, все это было намного лучше, чем жизнь дома на Восемьдесят Шестой улице.
Поздно ночью я услышала телефонный звонок, раздавшийся где-то в доме. Я подумала, не звонит ли мне мой папа, чтобы сказать:
— Привет, я совершил ошибку, отправив мою единственную дочь в другую страну из-за капризов одной гарпии-интриганки.
Но я была настолько сонной, что мне едва бы хватило воли встать с постели и поискать в темноте замочную скважину, чтобы подслушать. Как видите, воздух этой закоренелой страны идет мне только на пользу.
Глава 5
На следующий день рано утром я, как обычно, спала и во сне витала в своем подсознании, населенном темными сущностями. Вдруг я услышала голос Эдмунда у себя над ухом:
— Вставай, Дейзи! — и увидела его лицо, склонившееся надо мной. В руке у него дымилась сигарета, а на ногах было что-то вроде турецких туфель. — Собирайся, мы идем на рыбалку, — сказал он.
Я почему-то не сказала, что ненавижу рыбалку и рыбу тоже, раз уж он упомянул о ней, а вместо этого вытащила себя из-под одеяла, натянула одежду, даже не умывшись, и вот уже Эдмунд, Айзек, Пайпер и я сидели в джипе и неслись, подпрыгивая на ухабах, по старой разбитой дороге; солнце ярко светило в окошки и мне было очень хорошо жить, даже если несколько рыб должны были из-за этого умереть.
Эдмунд был за рулем, а мы все стиснулись на переднем сиденье, не пристегнувшись, потому что пристегиваться было нечем. Пайпер напевала песню с забавным рваным мотивом, которую я раньше не слышала, и ее голосок был ангельски чистым.
Мы подъехали к реке, остановились и вышли из машины. Айзек вытащил все снасти, а Эдмунд достал завтрак и одеяло. Хотя день не был очень теплым, я сделала себе гнездышко среди высокой травы, примяв ее и постелив одеяло. Я лежала очень тихо и грелась на солнце, которое, поднимаясь выше, все больше согревало. Слышала я только звук голоса Эдмунда, ведшего неторопливую плавную беседу с рыбами, Пайпер, напевающую свою причудливую песню, и редкий всплеск речной волны или крик какой-нибудь птицы, вспорхнувшей недалеко от нас.