— Дежурные, ко мне!
С круглыми, как у кукол, глазами к столу стали пробираться Томка Новожилова и Лялька Гребешкова.
— Ну, — сказал Игорь, — мы слушаем…
Томка и Лялька часто-часто заморгали глазами и начали всхлипывать.
— Прекратить! — рявкнул Игорь.
Томка и Лялька заревели в голос.
Мы не заметили, как в класс вошла ботаничка, Любовь Дмитриевна.
— Что здесь происходит?! — сердито крикнула она. — Булавин, что всё это значит?!
Игорь спрыгнул со стола и показал на пол, испачканный землёй и черепками, и сломанное лимонное деревце.
Весь урок полетел, понятно, вверх тормашками.
Пока искали горшок, пока пересаживали лимон, пока Любовь Дмитриевна подрезала повреждённые веточки — прозвенел звонок.
В нашем классе сразу началось столпотворение. Набилось чуть не полшколы. Пришёл директор, завуч Светлана Владимировна, классный руководитель Анна Ивановна.
Томка и Лялька с распухшими от слёз физиономиями твердили одно и то же: они ничего не видели, они ничего не знают…
— Вот что, — сказал директор, — я полагаю, нам здесь делать нечего. В классе, достаточно взрослые люди для того, чтобы самим разобраться в происшедшем. Согласны? — спросил директор у нас.
— Согласны! — ответили мы нестройным хором.
Директор выпроводил всех ребят и ушёл сам. Вместе с ним ушли учителя. Мы остались одни.
Игорь засунул ножку стула в дверную ручку, чтобы никто не лез в класс и объявил экстренный, внеочередной сбор отряда открытым. Постучал карандашом по столу и сказал:
— Надеюсь, тот, кто это натворил, встанет сейчас и всё расскажет нам.
Игорь замолчал и строго оглядел класс. Однако никто не встал и ничего не рассказал.
Тогда Игорь произнёс длинную гневную речь. Но и она не помогла.
За Игорем стали выступать другие.
— Оказывается, — начала Аня Муравьёва, она была у нас старостой, — среди нас есть пионер, нет, не пионер, а просто трус, которому не дорога честь отряда, который…
Она ещё долга перечисляла всякие «которые»…
Через полчаса в классе стоял крик, как на новгородском вече.
Один только человек вёл себя так, будто происходящее его совершенно не касается. Этим человеком был Севка. Он сидел за своей партой и читал пухлую, растрёпанную книгу.
Меня распирало от возмущения. Я готов был вскочить и указать пальцем на Севку: «Вот чья это работа». И рассказать всё, что я видел.
Но мне хотелось, чтобы Севка сознался сам.
Я поднялся и, не сводя с Севки пристального взгляда, твёрдо произнёс:
— Ребята, лимон уронил я.
Сразу наступила тишина. А Севка посмотрел на меня и снова уткнулся в книжку.
— Так, молодец, — сухо бросил Игорь. — Ну, докладывай.
— Нет! — мой голос сорвался. — Пусть Мымриков расскажет. Он всё видел…
— Хорошо, — согласился Игорь, — пусть говорит Мымриков.
Я прямо-таки сверлил взглядам Севку. Он поднялся, пожал плечами:
— Как уронил? Обыкновенно. Как роняют. Полез на окно, задел ногой и готово. Горшок на мелкие кусочки. А когда спрыгнул, наступил на лимон.
— Ты всё видел? И до сих пор молчал?! — глаза Игоря метали громы и молнии.
— А мне что, больше всех надо?
— Ясно, — сказал Игорь. — Все могут разойтись. Попрошу остаться членов совета отряда. И Горохова. А завтра проведём отрядный сбор. Обсудим и примем меры.
Я подскочил, точно ужаленный:
— Нечего меня обсуждать!
— Это ещё почему? — спросил Игорь.
— Потому, что не я уронил лимон. Вот почему!
— А кто же тогда?
— Севка Мымриков. Вот кто!
— Видали психа! — вскочил Севка. — Сначала рассказывай. А теперь, выходит, и не он лимон разбил? Вы как хотите, а я пошёл. Меня дома ждут. Мне домой надо!
Он сунул книжку в портфель и вышел из класса, громко хлопнув дверью.
Глава одиннадцатая
Сбор совета отряда состоялся в тот же день.
Я в одиночестве тосковал за первой партой.
Напротив меня за учительским столом разместился совет отряда. В полном составе. Все пять человек. Двое мальчишек и три девчонки. Посередине восседал Игорь. От него на меня веяло арктической стужей.
— Ну, — сказал Игорь, — мы тебя слушаем, Горохов!
— Чего меня десять раз слушать? — сказал я. — Не патефонная пластинка…