Майор Воронов сидел дома на балконе и смотрел в чёрное ночное небо.
Потом взял телефон и нашёл нужный контакт. Трубку долго не брали, но потом всё-таки ответили. Воронов сказал только три слова:
— Начинаем план «Б», — и отключился.
Филипп проснулся от тишины. В комнате был полумрак, занавешенные плотными шторами окна не давали солнечному свету проникнуть в полную силу и возвестить о том, что уже давно начался новый день. Филипп был один. Прислушался. Тихо. Где Юля? Он закинул руки за голову и с наслаждением потянулся всем телом. Не хотел вставать. Приятная нега и лень нашёптывали ему на ухо, мол, полежи ещё и лучше, если не один.
— Ю-у-уль! — позвал он, но ответа не получил. Оторвал себя от постели. Поднял с пола своё полотенце, влез в джинсы и вышел из комнаты. Зашёл на кухню и увидел на столе бумажку: «Я в больнице. Скоро буду». Вернул записку на место, налил себе чай в большой бокал…
Юля забежала ещё в парочку магазинов, купила фруктов, молока. Ну, хоть что-то, а то заглянула утром в холодильник, а там мышь повесилась. И дома, как назло ничего не было приличного, полузасохший сыр да докторская колбаса. Она заскочила в подъезд, в лифте столкнулась с соседкой и чуть было машинально не нажала на свой этаж, но потом вспомнила, что ей нужно на шестой.
— Вы, Юлечка, мимо своей квартиры?
— Да, к Светланке, она скоро возвращается из больницы. Нужно прибраться.
— Ох, какая же у вас дружба, между сестёр такое нечасто увидишь… — нахваливала соседка.
— Да, да, спасибо, Антонина Васильевна. Всего хорошего, — сказала Юля и вышла на шестом этаже. Подошла к тридцати второй квартире и нажала на звонок. Звонок Антонина Васильевна услышала тоже. Удивилась.
Филипп открыл дверь, чуть повозившись с замками.
— Привет, — поздоровалась, делая шаг вперёд и, увидев его недовольное лицо, спросила: — Что случилось?
Прошла на кухню, поставила пакеты на стол. Обернулась и уткнулась ему в грудь.
— Тебя не было три с половиной часа, — буркнул он и сгрёб в охапку. — Я тут умираю от голода.
Она рассмеялась в ответ, пытаясь освободиться от его рук и уклониться от поцелуев.
— Ну, так давай я пожарю яичницу…
— Porqué necesito una tortilla? — он взвалил её к себе на плечо и понёс через всю квартиру в спальню…
Её голова лежала у него на плече, рука поперёк его живота. Он водил пальцем туда-сюда по её нежной коже и думал о чём-то своём. Вдруг Юля приподняла голову, прислушиваясь.
— Телефон, по-моему… — встала, открыла Светкин шкаф, достала оттуда какой-то халат, накинула на себя.
— Ходи голой, — подал голос Филипп. Юля обернулась и пропела, застёгивая пуговички:
«Плевать, если я заболею,
Я сам себе поставить банки сумею.
И мне никого, блин, не надо,
Лишь бы ты ходила голая рядом!», да?
— Да, только, что значит «банки поставить»?
Юля рассмеялась:
— Тебе не грозит, — и вышла.
Пропущенный от Олега. Она нажала «Перезвонить». Он почти сразу снял трубку.
— Привет. Как дела? — услышала она голос мужа и сердце как-то неприятно ёкнуло. — Ездила в больницу?
— Да, с утра. Все хорошо. Состояние стабильное. Через пару дней ба выпишут.
— Ключи нашла от квартиры?
— Да, нашла.
— Когда будешь дома?
Она заметила Филиппа в дверях кухни. Он стоял, прислонившись к косяку и внимательно слушал. Юля чуть сдвинула брови, но не отвернулась и, глядя ему прямо в глаза, сказала в трубку:
— Не знаю, Олег. Не могу пока сказать. Светка должна вернуться послезавтра, потом бабушку выписывают. Не злись, пожалуйста.
— Хорошо. Я понял. Пока.
— Пока.
Филипп, улыбнувшись про себя, оттолкнулся от косяка, прошёл на кухню и сел за стол.
— Всё отлично? — спросил он, не сводя с неё глаз.
«Сейчас скажет, что всё отлично», — попытался предугадать. Юля достала сковороду, зажгла газ.
— Нет, не отлично. Но мне меньше всего хочется сейчас об этом говорить. Тем более с тобой.
— Где-то я уже это слышал. И ничего хорошего из этого не получилось.
Она отрезала кусочек сливочного масла и аккуратно положила на разогретую сковороду. Масло тут же зашипело и стало плавиться по поверхности.
— Ты сколько яиц будешь?
— Два.
— С соплями?
— С чем? — удивился он. Юля повернулась к нему с вилкой в руках:
— Ну, это когда белок не весь побелел и сверху он такой ещё прозрачный, как сопли, — Филипп смотрел на неё во все глаза и еле сдерживался, чтобы не заржать. — Что ты так смотришь? Некоторые, я знаю, любят, — уже сама смеясь, продолжила она.
— Мне без соплей, porfavor. Пожалуйста.
— Si, синьор, — и чуть присела в реверансе.
Достала из пакета два помидора, положила перед ним доску и дала нож.
— Порежь, пожалуйста, на кубики. Только быстрее, а то масло уже горит.
Закинула порезанные помидоры, помешала, затем разбила три яйца, посолила и накрыла крышкой. Села напротив него, подперев щёку рукой.
— Кстати, всё хотела спросить — почему музей Пушкина?
Он положил руки на стол и чуть наклонился вперёд:
— Слышала про метод дедукции? Подумай.
— Ой, про метод дедукции как раз… Это правда, что ты был Шерлоком Уатсоном?
— Тебе и это рассказали? — Филипп рассмеялся. — Было дело.
— И что, это ни у кого не вызвало подозрений? Вот если бы я знала, там, в Крыму, что фамилия у тебя Гайдаров. Да, что ты Тимур Гайдаров, то мы бы тут сейчас рядом не сидели…
Он откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, снисходительно улыбнулся:
— Ты и так нас раскусила…
— Вот именно. Нефть они добывали… Ха! Так что с дедукцией у меня всё в порядке! — сказала, раскладывая еду по тарелкам. Потом нарезала хлеб, протянула вилку Филиппу.
— Ну, так что там с музеем? — спросил он, жуя поджаренную до хрустящей корочки яичницу. Ему было интересно.
— "Это элементарно, друг мой", — сказала Юля и уставилась на него, ожидая реакции, но Филипп спокойно смотрел, не реагируя на её слова. — Ты что не видел "Собаку Баскервилей"?
— Ну, видел… и что?
— Да наш, русский фильм?
— А-а-а, нет, не видел.
Юля закатила глаза к потолку:
— С кем я связалась, прости Господи. Село неасфальтированное. Итак, первое. Мама твоя мозг тебе проела каким-то Пушкиным и ты решил сделать пару фоток на фоне раритетов и отослать ей, чтобы она порадовалась, какой сын у неё воспитанный, образованный молодой человек, а главное, любящий.
— Принимается, — кивнул он, — была такая идея, но не успел. Попал в жуткую пробку. Дальше ты знаешь.
— Вторая. Тогда в Кролике, ты слегка, как мне показалось, растерялся оттого, что я бывала там раньше. У меня мелькнула мысль, что ты бы не хотел, чтобы нас кто-то видел вместе, особенно из моих знакомых. И ты предположил, что по музеям я с мужем вряд ли хожу и что здесь уж точно нам не грозит встретить кого-либо из знакомых.
— Ну-у-у, с натяжечкой, — подтвердил он, — ещё есть варианты?
— А, ну и ещё в музее вряд ли бы меня узнал кто-то из моих подписчиков…
Он рассмеялся:
— Если бы только группа туристов с Камаза приехала на экскурсию в Москву, что маловероятно… Кстати, почему ты ушла? И закрыла канал? Он так захотел?
— А Монах — это ты? — ответила вопросом на вопрос, отламывая кусочек хлеба.
Филипп сунул в рот здоровенный кусок яичницы.
— Ты ни разу меня не лайкнула! Обидно. Я ей — сердце разбитое, крик души, понимаешь ли, а ты — игнор полный…
— Ну, извини, — она протянула руку и погладила его по голому плечу.
— Я тебя тут полайкаю, — утешила она, продолжая гладить.
— Не тут лайкаешь, — и, схватив руку, потянул её вниз. Она растерялась, но потом сквозь смех спросила:
— Знаешь, что такое: два удара — восемь дырок?
— Звучит угрожающе…
Сунула ему под нос вилку:
— Так что лучше отпусти…
Юля встала и поставила чайник.
— Ты что будешь: чай или кофе?
— Не знаю, давай чай…
Он положил вилку на пустую тарелку. Доел оставшийся маленький кусочек батона и посмотрел на часы на стене.