— Всё хотел спросить, а что Светлана делает в больнице?
Юля, споласкивая тарелку, ответила, что Артёмка где-то подхватил ротавирус и их забрали в больницу на две недели. Как раз послезавтра их выписывают.
— Получается, у нас есть ещё сутки?
— Боюсь, что нет. Мне нужно быть дома.
— Ты же сказала, что ещё не можешь вернуться…
— Я передумала. Это неправильно. Я не могу так поступать с Олегом. Он мой муж всё-таки.
Филипп встал.
— Тебе не кажется, что уже поздно из себя строить Татьяну Ларину?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, как же? "Но я другому отдана и буду век ему верна" — это точно не про тебя…
Волна обиды и откуда-то вдруг появившейся злости накрыла её.
— Из тебя, знаешь ли, Евгений Онегин тоже, как из говна пуля, — бросила ему. Увидела, как он поменялся в лице, медленно развернулся и стал приближаться к ней.
— Быстро извинилась, — процедил сквозь зубы.
— А то что? — она вздёрнула подбородок.
— А то узнаешь, какой я на самом деле…
Юля сделала шаг назад:
— А я знаю…
— Да? Ну-ка, удиви меня…
Она сделала ещё шаг назад и почувствовала спиной стену. Он навис над ней, прожигая взглядом.
— Ну, так какой я? — повторил, заметив растерянность в её глазах. Понял, что она уже пожалела о своих словах, но также знал, что она не пойдёт на попятный и сейчас выложит всё. Вопрос — хотел ли он в самом деле знать? Это будет конец, а он ещё не готов ставить точку. Нет, не готов.
Филипп резко схватил её и развернул лицом к стене, прижав всем телом. Ухватил за хвост волос и потянул на себя, потом стал осыпать поцелуями шею, лицо. У неё сбилось дыхание. Она вцепилась в край столешницы и почувствовала, как его рука скользнула под халат. Сердце было готово разорваться на части. Юля пыталась отстраниться, но он только сильнее прижимал её к себе:
— Ты уже готова, bebé. Me quieres?
Она кивнула.
— Я не слышу… Так ты хочешь меня?
— Хочу… — выдохнула.
— Извиняйся.
— Нет!
Он ухмыльнулся. Сорвал с неё халат, пуговицы горохом посыпались по полу. Наклонился над плечом, горячо дыша, а она ждала и жаждала, когда же он сделает это. Она не почувствовала боли, наоборот, волна жуткого, непереносимого желания свернула внутри неё в узел все её чувства, оголённые нервы, слёзы, смех.
— Я жду…
— Не-е-т…
— Упрямая ослица…
— Я люблю осликов….
Он развернул её к себе, обхватил руками лицо и набросился на её губы. Целовал, кусал, давил, сжимал, ломал её границы, рушил все стены, сметал всё на своём пути. Потом, всё потом, но сначала она должна сдаться. Не было так, чтобы он проиграл. И не будет. Он — главный, а ей никогда не быть сверху.
Но она не сдавалась. Она тоже царапалась, кусалась, дразнила его, возводила новые стены, раздвигала его границы, сметая всё на пути, выискивая тот самый колокольчик, который он так тщательно прятал.
— Юлька… Юлька… — шептал он, — так узко… туго…
— Это хорошо или плохо? — сквозь чуть слышные стоны, спросила она.
— De puta madre, извинись, прошу тебя… Скажи "lo siento"…
И её колокольчик тихонько зазвенел:
— Lo siento… Lo siento… Lo siento…
Тёмная прохлада в спальне была спасательным кругом. Они еле выбрались на берег из разрушающего шторма дикого, необузданного желания. За окном шумела жизнь. И эта жизнь звала их. Они оба понимали, что не могут остаться тут навсегда и, что рано или поздно придётся задавать вопросы и отвечать на них. Вот только ни он, ни она не решались и оттягивали этот разговор, как можно дольше.
— Когда ты уезжаешь? — первой спросила она.
— Самолёт послезавтра рано утром.
— Ты ещё прилетишь? — спросила она.
— Не знаю.
Она протянула руку и взяла телефон.
— Ого, уже три часа дня.
— У тебя какие-то планы?
— Я Светке обещала позвонить в час.
Юля встала и вышла из комнаты. Филипп лежал и смотрел в потолок на звёздочки. Он слышал её голос, но не мог разобрать слов. Вот она засмеялась, а вот что-то снова говорит, что-то быстрое. Идёт.
— Ну что, как они там? — поинтересовался он.
— Всё хорошо, — ответила, поудобнее прижимаясь к нему. — Артём уже с ума там сходит.
— Представляю. Что ты будешь делать?
— Полы надо помыть, пыль вы… — начала было, но он прервал её: — Когда я уеду…
— Повешусь, наверное, от горя и тоски… — с полным трагизма голосом произнесла она и тут же получила удар подушкой. — Эй!
Но потом уселась, поджав под себя ноги, сказала:
— Всё будет хорошо. Стопроцентно я вернусь на работу, к своему любимому Шестисотому…
— Камазу?
Она кивнула:
— Немчуру верну Олегу. Пусть сам на нём ездит.
— А потом?
— А что потом? А потом я начну новую жизнь. Мне всего двадцать четыре года, у меня вся жизнь впереди. От Олега я уйду. Надо было раньше это сделать. Он не мой человек. Я и раньше сомневалась, но… не знаю, как это объяснить, почему я вышла за него. Пожалела что ли… Не знаю, короче… Дура, одним словом.
— Не спеши…
Она вопросительно посмотрела на него:
— То есть?
Он приподнялся, удобно устроившись на спинку кровати, подсунув под себя подушку.
— Ты сейчас не совсем в адекватном состоянии…
— Что-о-о-о? В каком? Я — неадекватна? — Она рассмеялась. — Ты себе даже не представляешь, насколько я сейчас всё чётко вижу и знаю, что мне делать. Почему ты хочешь, что бы я осталась с ним?
— Ты так молода, тебе нужен кто-то, чтобы было на кого положиться. Он любит тебя. И он сможет сделать тебя счастливой.
Юля смотрела на Филиппа во все глаза.
— Ты что испугался, что я буду преследовать тебя? — спросила ошеломлённо.
— Я? Нет, ты не такой человек.
— А вот о тебе я такого сказать не могу…
Он сел прямо.
— То есть?
Юля встала с кровати, завязала волосы в хвост.
— Когда я сказала, что знаю тебя, я ведь не шутила. После разговора с тем майором, о, Воронов его фамилия, вспомнила, я залезла в интернет. Ты знаешь, что у тебя есть фанская в кавычках группа? Там народу до чёрта. Англичанки, итальянки, египтянки, француженки, русские. Занимательное чтиво. Правда, не все тебя матерят, есть ярые поклонницы, фанатки, я бы сказала. Страшные люди, как по мне. Они оправдывают все твои махинации, называют обманутых тобой женщин тупицами и дурами, курицами… И надо отдать тебе должное, крутить бабами ты умеешь гениально. Там, что ни история — то сюжет для блокбастера.
Филипп молча слушал, но чувствовал, что где-то внутри зарождался тот привкус металла во рту, признак стресса.
— Так что, Филипп Икер Касильяс, — продолжала Юля, — я не хочу оказаться участницей той группы ни в роли курицы, ни в качестве адвоката дьявола. Я не хочу, чтобы ты в один прекрасный день заявился ко мне домой с фотографиями, которые перечеркнут мою жизнь. И это ещё одна причина, почему я уйду от Олега. Он такого вообще не заслуживает.
— Ты думаешь, я способен на это?
— Филипп, ты — преступник, мошенник. А я не верю в превращения за пару ночей. Ты всю жизнь занимался этим и будешь заниматься. Поэтому, пожалуйста, отдай мне мой кулон.
Он засунул руку в задний карман джинсов и вытащил безделушку.
— Я, пожалуй, оставлю его себе на память…
— Сколько?
Он резко поднялся с кровати и подошёл к ней, крутя цепочку на пальце.
— У тебя столько денег нет…
— Я найду. Я даже смогу заплатить за твои сверхурочные, — сказала она и кивнула на кровать.
Филипп замахнулся, но рука застыла на полпути.
— Ты хотел ударить меня? — спросила дрожащим голосом. Он натягивал на себя футболку. Засунул свой телефон в задний карман штанов. Взял портмоне со стола и вышел из комнаты. Прошёл в прихожую. Стал обуваться. Она стояла в коридоре, прижимая руку к дрожащей губе и смотрела на него. Филипп взялся за ручку, открыл дверь и только на пороге обернулся. Засунув руку в карман, вытащил цепочку с половинкой сердечка и швырнул ей в ноги.