Bздохнув, Алекс отвечает на звонок, а параллельно начинает прикидывать, как лучше сформулировать просьбу:
«Привет, слушай, ты не пришлёшь мне немного…»
Нет, не так.
«…ты не мог бы одолжить мне…»
Как вдруг:
– …Джеф, она умерла двадцать пять лет назад!
– Умерла? Двадцать пять?
Смысл услышанного доходит до него постепенно. Максим же почему-то не отвечает.
– Макс? – Алекс чувствует, как его голова начинает трещать. – Ты в порядке? Что случилось? Я не понимаю… как «двадцать пять лет назад»? Ведь отец возил тебя к ней? И платил все эти годы за её содержание, так?
Более того, неужели её больше никто не навещал? Та же Ирина, сестра Максима? Другие родственники? Алекс не задаёт все эти вопросы, потому что в них нет смысла. Вряд ли Макс уже не задал их себе сам.
Вдруг в трубке раздаётся смешок. Не совсем здоровый. Можно даже подумать, что Максим пьян или под кайфом… но его речь только что звучала довольно чётко.
– Oт… от чего она умерла? – тихо спрашивает Алекс, нарушая вновь повисшую в трубке тишину… и где-то в глубине души надеясь, что понятие «смерть» Максим использовал иносказательно.
Но реальность разрушает эту надежду.
– Самоубийство.
Теперь настаёт черёд Алекса замолчать.
– Когда родилась Иринка, – тем временем продолжает Максим, – отец забрал у неё младенца насильно, хоть врачи и предупреждали, что такой поступок отрицательно скажется на психике мамы… но его это не остановило. А на следующий день её нашли в петле.
– С-
«-оболезную», – едва начав произносить слово, Алекс осекается. Слишком уж сухо и официально оно звучит. Так что он подбирает другой вариант:
– Мне очень жаль.
В трубке снова раздаётся смешок.
– Мне тоже! А знаешь, что забавно? Eсли бы я так и не решился зайти за калитку, её бы ещё хрен знает сколько времени считали живой!
«За калитку?..»
Сидя посреди комнаты на разложенной карте, тупо пялясь на небольшой планшет с уменьшенной копией этой карты, Алекс встряхивает головой, заставляя себя сосредоточиться на более важном.
– Так, значит, больница скрывала её смерть? Чтобы вытянуть побольше денег из твоего отца?
– Ха-ха!
– Что?
– Зачем им так рисковать?
Голос Максима становится всё веселей, только эта весёлость пропитана горечью.
– Хочешь сказать… – внезапное головокружение вынуждает Алекса упереться в пол рукой, – …что твой отец обо всём знал? И сознательно платил им двадцать пять лет за молчание, считая, что из-за своей фобии ты никогда не сможешь «зайти за калитку» и узнать правду?.. Но как же твоя сестра? Другие родственники?
– Пф!.. Насчёт Иринки – точно не знаю, это её дело… но я всегда думал, что хотя бы из интереса она захочет повидать мать-психичку… даже если стыдиться её… А другие родственники… хм-м… Слышал, мой дедушка возлагал большие надежды на дочь, но когда та оказалась в психушке – просто вычеркнул её из своей жизни… и уехал в Америку. Тогда было много эмигрантов. Все ближайшие родственники, которым удалось к нему подлизаться, отправились за ним следом, остальным же осталось только подлизываться уже к моему отцу…
«В Америку? Так сначала эта семья перебралась в столицу, там разбогатела, а потом укатила за границу?»
– …только вот он уже не спешил кого-то поддерживать, – продолжает Максим почти равнодушно, посреди рассказа растеряв всю свою наигранную весёлость. – С самого детства я только и слышал про «троглодитов» и «пиявок» из глубинки… Моему отцу никогда не было дела ни до моей матери, ни меня, ни до Ирки, ни даже до своих родителей – ведь это они вынудили его жениться по расчёту – что уж говорить о более дальних родственниках?
– Но… – эти странные семейные взаимоотношения как-то не очень укладываются в голове у Алекса. – Твой отец… зачем ему было скрывать смерть жены? Может, он не хотел травмировать тебя и делать сиротой так рано?
Снова смешок. Потом хохот – о него звенит в ушах. Как вдруг звук прерывается. Алекс ошеломлённо вслушивается в тишину, как вдруг телефон оживает звонкой трелью, заставив его подпрыгнуть на месте.
– Прости, случайно не туда нажал, – объясняет Максим. – Джеф, тебе всё-таки не мешает научиться снимать розовые очки. Хотя бы на время.
Алекс кусает губы и смотрит на карту перед собой: линии, точки, значки – все они сливаются в замысловатый узор, который, однако, кажется совершенно бессмысленным. Алекс знает, что Максиму сейчас тяжело, но вместо слов утешения у него почему-то вырываются одни лишь бесчувственные вопросы, попытка же найти оправдание действиям Юрия Васильевича – только ещё больше рассмешила Максима. Поэтому Алекс не знает, что ещё он может сказать.
– Я сейчас еду на встречу к отцу, – доносится из трубки уже серьёзнее. – Хочу выяснить кое-что, прежде чем поднимать шум…
– Шум? Ты хочешь… посадить его в тюрьму?
– Я? «Первого адвоката всея Руси»? – на этот раз Максим только тихо хмыкает. – Нет, я даже не уверен, что смогу привлечь к ответственности психушку…
У Алекса сжимается сердце. До него только сейчас доходит, что во всей этой ситуации может быть замешано слишком много влиятельных людей…
– Тебе ведь… ничего не сделают?
– М-м-м… даже не знаю. Будем надеяться, что нет?
Снова этот весёлый тон! Как легкомысленно!
Алексу страшно. Но он чувствует, что не имеет права останавливать Макса. Однако неприятное предчувствие всё глубже проникает в грудную клетку и наполняет рот горькой слюной. Хочется бросить всё и сорваться, полететь в Москву, поймать этого отчаянного парня, встряхнуть его, посмотреть в глаза…
– Эй… я ведь ещё увижу тебя?
– Не дрейфь. Они были слишком спокойны для тех, кого поймали на жаренном. Даже показали мне документы двадцатипятилетней давности – заключение о смерти и всё в этом роде. А на такие вопросы, как: «Почему об этом заключении никому не известно?» или «С какой стати кто-то платил вам за мёртвого пациента?» – думаю, моему отцу не сложно будет придумать правдоподобные ответы. Перед лицом закона. Только вот на меня эти отмазки не подействуют.
– А если ты попытаешься понять шум?
Внезапное молчание Максима заставляет Алекса изо всех сил закусить губу. Наконец по ту сторону трубки резко выдыхают:
– Тц! Всё-таки мне надо было пройти независимого психиатра…
Сглотнув комок в горле, Алекс кивает. Кивает сам для себя.
– Не делай глупостей.
– Хорошо… так, мы уже подъезжаем… я потом тебе ещё позвоню, передавай привет маме.
Завершившийся звонок оставляет после себя привкус металла во рту и тяжесть в груди. Алекс продолжает тупо смотреть на карту, уже забыв, зачем вообще её разложил. И лишь взгляд на часы напоминает ему, что уже пора выходить из дома.
И Алекс выходит, захватив планшет. Неизвестно, сколько ещё осталось денег на вставленной в него симке, но как бы не был дорог мобильный интернет в роуминге, на поиск подходящего маршрута должно хватить – в конце концов, Алексу нужен только список автобусных номеров.
Однако, ещё даже не переступив порог, он сталкивается с проблемой иного рода: плохо работающая голова. Иначе как объяснить тот факт, что Алекс решил отправиться в путь босиком?
Да и автобусную остановку ему удаётся найти, только скорректировав своё движение с интерактивной картой. А найдя, приходится озадаченно остановиться у пешеходного перехода, пытаясь понять, остановка на какой именно стороне дороге ему нужна.
Но так или иначе, Алексу всё же удаётся добраться до больницы, пусть и на полчаса позже, чем планировалось.
Надежда проводит его до палаты, никак не прокомментировав такую задержку, и впервые знакомит Алекса с врачом. Причём этот врач оказывается довольно привлекательным мужчиной лет пятидесяти – не красивым, но явно следящим за собой: начиная с тщательно выбритого подбородка и аккуратной стрижки до новенького халата и начищенных кончиков ботинок – во всём чувствуется нескрываемый лоск. Пока мужчина что-то говорит, а Надежда переводит, Алекс рассеянно наблюдает за обоими. Конечно, он слушает. Точнее – старается слушать. Но сознание упорно не желает извлекать смысл из слов, вливающихся в одно ухо и выливающихся из другого. Да, информация несомненно важная, ведь касается его матери, только вот половину сказанного Алекс просто не способен понять, как бы не пытался – используемые термины ему не знакомы: «коронарная артерия»? Что это? «Аорта»? «Желудочки»? Разве операция была не на сердце?