– На самом деле… я хотел спросить о другом: скажите, вы ведь знаете, что случилось с матерью Максима?
Глаза женщины быстро сужаются, делая её лицо ещё большее похожим на птичье.
– Смотря, что ты имеешь в виду.
– …ну… что она умерла?
– Умерла?
Её реакция полностью отличается от реакции Григория. Алекс чувствует одновременно облегчение и разочарование. Облегчение, потому что получается, эта женщина не участвовала в подлом сговоре – не зря Григорий назвал её «принципиальной дурочкой», честной до одури – с другой стороны выходит, её вряд ли бы посвятили в сомнительные дела…
– Александр, что значит «умерла»?
Надежда хмурится. И Алекс оказывает вынужден кратко рассказать ей о случившемся.
– Вот как…
По мере его рассказа брови женщины не переставали сближаться, и теперь её лоб прорезают вертикальные складки.
– Так Григорий сказал правду? – от волнения голос Алекса почти садится. – Это дело действительно завязано на больших деньгах? И Максиму угрожает опасность?
Надежда не отвечает. Вместо этого она пару минут сидит, задумчиво уставившись на пол перед собой. А потом вдруг переставляет с кушетки на колени небольшую сумочку, достаёт из неё толстый потрёпанный блокнот и открывает его почти в самом начале. Нетерпеливо перелистывает несколько страниц. И принимается скользить взглядом по убористым строчкам.
Наблюдая за ней, Алекс терпеливо ждёт, но его нервозность всё нарастает.
А медсестра тем временем заканчивает накладывать гипс. И в результате Алекс получает не один загипсованный палец, а два. Выглядит довольно прикольно. Однако сейчас ему нет до этого дела.
Когда медсестра выходит из кабинета, Надежда наконец-то отрывает взгляд от своего блокнота:
– Если речь о больших деньгах, то…
Она не заканчивает фразу и поджимает губы. Алекс же вспоминает, что в своё время Григорий так же назвал её не только «принципиальной дурочкой», но и «преданной собачкой» Юрия Зотова. А «преданные собачки» ведь не предают своих хозяев…
Глава 55. Карманная собачка
****
Пoчeму-то под взглядом Haдежды неожиданно начинает ныть pука. Алекс почти успел забыть про свой сломанный палец, к тому же ему сделали обезболивающий укол… но сейчас под слоем гипса вдруг просыпается тупая резь и пульсация. Женщина же продолжает молчать и испытывающе глядеть прямо перед собой, словно специально играясь с его нервами.
Пока вдруг не спрашивает:
– Хочешь, расскажу одну историю?
Алекс напряжённо кивает и подтягивает загипсованную кисть ближе к себе. Надежда же, вздоxнув, возвращает блокнот в сумочку, закидывает ногу на ногу и обнимает колено сплетёнными пальцами. И только после этого начинает рассказ:
– Bо время стажировки у Зотова между мной и Григорием были разделены обязанности по урегулированию различного рода проблем, вызываемых его сыном. Tы, наверное, знаешь, что в подростковые годы тот был тем ещё… м-м… как бы это помягче… «засранцем»? Хотя, не то чтобы он сейчас сильно изменился – но речь не о нём, а о его сестре. Дело в том, что я успела побыть нянькой Максима всего пару недель, потом меня неожиданно перекинули на Ирину…
– Она тоже создавала проблемы?
– Нет, – нахмуренный взгляд Надежды прозрачно намекает Алексу, что паузу она сделала, чтобы перевести дух, а не для того, чтобы кто-то вклинивался в её рассказ с вопросами. – Ну или если точнее – Ирина не сама была источником своих проблем… В отличие от взрывного старшего брата, заводившего сомнительных друзей и постоянно сбегавшего из дома, она наоборот стремилась отгородиться от мира. Вероятно, эта девочка боялась, что кто-то узнает о её матери, поэтому ни с кем не сближалась: ни со сверстниками, ни со старшими. Но рано или поздно кто-то всё равно узнавал – кажется, впервые это случилось ещё в детском саду, и тогда же она впервые подверглась травле…
Последние два слова Надежда произносит немного замедленно, но вдруг решительно вскидывает подбородок, словно очнувшись, и продолжает уже более твёрдым тоном:
– В общем, как бы там ни было, когда Юрий Васильевич поручил мне Ирину, она уже пару недель не ходила в школу, поэтому требовалось уладить проблему с её посещаемостью. Kогда я сообщила школьному руководству, что девочка перешла на домашнее обучение, никто даже не удивился. Мол, «дети есть дети» и «будь у Ирочки более дружелюбный характер, возможно, её и не стали бы так дразнить»… лишь спросили, не собирается ли отец перевести её в другую школу!
Неожиданно оборвав себя на высокой ноте, женщина вскакивает с кушетки, быстро подходит к миниатюрному аппарату с водой за спиной Алекса и подставляет под прозрачную струю жидкости бумажный стаканчик – ну или он только кажется сделанным из бумаги, потому что пока женщина не спеша пьёт, тот совершенно не успевает промокнуть, а потом, уже безжалостно смятый, отправляется в мусорку – проследив его дугообразную траекторию полёта, Алекс поднимает взгляд на всё ещё стоящую рядом Надежду.
И видит её нахмуренные брови. Женщина очень недоброжелательно смотрит на аппарат с водой, словно тот её чем-то обидел… Она снова погрузилась в воспоминания?
Алекс тоже невольно припоминает кое-какие события из своего школьного прошлого. Хотя откровенной травли он никогда не подвергался, но о том, чтобы просто взять и бросить ходить в школу, думал не раз. И самое неприятное во всём этом было – равнодушие других одноклассников и учителей. Поэтому видя, как кто-то переживает о проблемах совершенно чужого ребёнка, пусть и давно уже успевшего повзрослеть, Алекс не может не испытывать симпатию.
Однако он всё ещё не понимает, какое именно отношение вся эта история имеет к Максиму.
– Ладно, не суть… – вздыхает тем временем Надежда. Качает головой. И обходит Алекса вместе со столом, падая в кресло напротив. – Так или иначе, мне было поручено не только объяснить всё школе, но и сопроводить девочку в Штаты. Юрий Васильевич выбрал кардинальное решение проблемы: отправить дочь учиться заграницу, где слухи её точно не достанут – от меня же требовалось лишь передать Ирину на руки деду и получить от него несколько официальных бумаг… Однако тот отказался брать внучку под опеку. И всего пару дней спустя заявив, что был рад познакомиться с внучкой, уже отправил нас восвояси.
Резко замолчав и скривив губы, Надежда упирает локти в стол и сплетает перед собой пальцы. Cудя по началу рассказа, Алекс ожидал услышать больше подробностей… но конец оказался лаконичен и сжат. И довольно безэмоционален, даже несмотря на не самый красивый поступок дедушки (похоже, отец Максима именно от него перенял трепетное отношение к родственным узам), тот вряд ли вызывал одобрение у женщины. Но сейчас её взгляд, направленный на Алекса, не замутнён тенями прошлого, а ясен и знакомо строг. А ещё он словно сообщает, что Надежда уже рассказала всё, что собиралась.
Но это же невозможно.
Причём тут деньги? И смерть мамы Максима?
Алекс тоже кладёт руки на стол. Задев край уже давно затвердевшим гипсом и поморщившись, он снова поднимает взгляд на Надежду, и замечает, что её глаза чего-то ждут. От него. Возможно, вопроса. Возможно, женщине ещё есть, что рассказать, но по каким-то причинам она не хочет этого делать…
Но ведь зачем-то она вспомнила про Ирину?
Наверное, спрашивать прямо не стоит – Алекс уже пытался, но в ответ получил лишь никак не отвечающую на вопрос историю. Но даже если эта история не отвечает прямо, возможно, всё же содержит в себе какие-то подсказки?
– Неужели дедушка никак не объяснил свой отказ?
– Нет, – следует безжалостно лаконичный ответ.
Однако в светло-карих глазах Надежды проскальзывает что-то похожее на одобрение. И спустя миг она добавляет:
– Однако он просил передать кое-что Юрию Васильевичу на словах: «Я не изменю завещание».