Алекса подталкивают на выход.
Первое, что бросается в глаза – серый, почти чёрный дом, больше похожий на старый сарай. Второе – высокие стволы сосен и густой подлесок, естественной изгородью окруживший двор со свеженарубленными дровами и длинным дымящим мангалом.
– Йо, приехал?
Когда человек около мангала оборачивается, становится видно зажатую в его руке кочергу с мерцающим красным наконечником. Алексу тут же делается не по себе.
Павел Голова.
Знакомые густые брови и знакомый надменный взгляд холодных глаз…
– Я ведь предупреждал тебя, верно? – сынок бывшего мэра окончательно разворачивается и делает шаг к Алексу. – Или ты думал, что спрятался до суда, так после уже и бояться нечего?
Внезапно позади захлопывается дверь – Алекс вздрагивает. Его снова подталкивают в спину. Парни в чёрном лениво разбредаются по двору, встречаясь с вышедшими из дома охранниками, почему-то одетыми более основательно – в спортивные куртки и даже в свитера. Замерзли?
Мозг пытается ухватиться за отвлечённые мысли, но Павел Голова продолжает приближаться к Алексу, и тот невольно отступает. Но упирается спиной в человека, тут же неумолимо толкнувшего его обратно.
– Если проблема в согласии, которое вы подделали – я ничего никому не скажу…
Заготовленная фраза вырывается сама собой.
– Не скажешь, – кивает Павел.
И косится на парней в чёрных футболках, чему-то качает головой и вздыхает. А потом вдруг набирает воздуха в грудь и:
– Да вы затрахали уже глаза мозолить! Cгиньте!
– Нельзя. У нас приказ Виталия Гавриловича, – мотает головой амбал, обратившийся ранее к Алексу у подъезда. – Мы и так оставили вас, пока ездили за этим парнем.
– Ну тогда займитесь им! Привяжите куда-нибудь, выбейте из него дух!
– Разве вы не собирались сделать это сами? – поднимает брови амбал.
Вопрос заставляет Павла скривиться и сплюнуть.
– Поговори мне тут ещё…
Tеперь уже вздыхает амбал. И кивает одному из своих людей, рыжему веснушчатому охраннику средней степени накаченности – тот тут же хватает Алекса сзади за шею и грубо отволакивает к ближайшей сосне. Шершавый ствол царапает шею и локти, пока его добросовестно приматывают к Алексу упаковочной верёвкой – пластиковой и острой на краях. Однако вторую часть распоряжения рыжий почему-то не выполняет… Не хочет марать руки? Или это и есть тот самый засланный казачок?
Алекс осторожно выдыхает.
А задумчиво наблюдающий за ним Павел Голова тем временем вдруг поднимает кочергу и подходит ближе.
– Кажется, твоё личико несколько округлилось и даже стало слегка симпатичным… Как насчёт того, чтобы придать ему мужского шарма?
Конец кочерги уже остыл и потемнел, но когда он приближается к щеке, Алекс чувствует идущий от металла жар.
– Так это месть?
Мгновенно пересохшие губы движутся еле-еле.
– Месть? Ха-ха!
Павел оглядывается по сторонам, будто приглашая всех присутствующих тоже посмеяться, но присутствующих оказывается мало – видимо, чернофутболочные всё-таки последовали приказу «не мозолить глаза» и рядом осталось только двое. Но зато эти двое обнаруживаются так близко, что Павел снова скорчивает гримасу крайнего отвращения и взмахивает кочергой, будто отгоняя навозных мух, и возвращается к мангалу – от которого уже пахнет не жареным, а горелым мясом, да и дым поднимается скорее чёрный, чем серый.
Угли трещат.
А Алекс позорно потеет. Он и рад бы принять свою участь мужественно и спокойно, но пока даже не может представить, какой она будет.
Вот зачем этот мудак опять суёт в мангал кочергу?
– Вот блятство, столько шашлыка из-за тебя коту под хвост!
Похоже, кое-кто начинает психовать. Теперь Павел Голова не столько мешает угли, сколько яростно их расшвыривает и давит.
И всё-таки, как же одиноко он сейчас выглядит без свой кодлы… Пусть подхалимы и тоже редкостные мрази, но раньше его окружали типа друзья – а теперь? Лишь охрана? Кстати, зачем их столько? Папа решил, что его сыночек объявил войну маленькой стране?
Или работа этих ребят в том, что не дать дурному чаду совершить ещё какую-нибудь глупость, бросающую тень на отца?
Почему-то сразу вспоминается Максим. Неужели у всех олигархов одинаковые проблемы с сыновьями?..
«Так, не расслабляться!»
Тряхнув отросшей чёлкой, Алекс задирает голову – вершины сосен так высоко… не слышно ничего, кроме ругани и шарканья кочерги в мангале. Неужели поблизости нет никакого жилья? Ни дач, ни дорог? И даже если Алекса будут убивать – его криков некому будет услышать?
Так вот почему охрана согласилась на похищение… Они просто уверены, что чтобы не случилось в настолько глухом лесу – никто ничего никогда не узнает.
«Но меня ведь спасут? Ведь должны же…»
– Блять, блять, блять! – продолжает доносится от мангала. И вдруг Павел Голова резко разворачивается, отправляя кочергой россыпь углей в направлении Алекса. – Тебя что ли на шашлыки пустить? Или лучше подвесить, как рождественского гуся, в сетке и откормить для начала?
Угли не долетают, но сердце всё-равно на миг замирает.
«Он спятил?!»
– Чё зыришь? Отвечай! Хочешь подохнуть сегодня или пожить месяцок в заперти?!
Пылая красно-оранжевым, кочерга приближается вместе со злобно оскалившимся человеком. Алекс невольно вжимается в ствол спиной, хотя куда уж плотнее, ведь привязали его от души. Косится на рыжего охранника, но тот, совершенно безучастный, смотрит куда-то перед собой.
– Чё, от страха язык проглотил?!
От носа до раскалённого кончика – уже меньше десяти сантиметров. Кочерга подрагивает в нетвёрдой руке. Алекс отворачивается, но пылающий жаром металл опять приближается – на этот раз к шее. Вонь горелых волос забивается в ноздри. Зажмурившись, Алекс сжимает зубы, умоляя себя держаться и даже не думать о том, чтобы начать унижаться и молить о пощаде – потому что знает: теша самолюбие спятившего ублюдка, он лишь подольёт масла в огонь…
Но может, именно это и нужно сделать?
Впрочем, кажется, его молчание и так прилично злит Павла.
А горячий след тем временем спускается от шеи… и вдруг вспышка боли прожигает плечо.
– Тс-с-с… Что я тебе сделал?!!
Да, он не выдерживает. Слишком больно. Павел тут же отдёргивает кочергу, но белый жилет, занявшись, продолжает тлеть, а дыра вокруг ожога расходиться. Алекс пытается выгнуться, чтобы ткань убралась подальше от кожи, и одновременно сильно прикусывает губу:
«Я должен выдержать! Это не смертельно! Помощь обязательно придёт, если всё станет хуже… ведь так?»
И снова взгляд натыкается на равнодушный рыжий затылок. Этот парень сюда даже не смотрит!
– А помнишь, я просил по-хорошему? «Напиши отказную», «забери заявление» – но не-е-ет, ты предпочел сражаться за свою пидорскую честь до конца! Так скажи, что мне теперь с тобой сделать, чтобы хоть немного успокоиться после расставания со своими братюнями?!
– Но ты… вы ведь первые начали…
– Ой! Ну подумаешь – поигрались немного! Да тебе самому же в кайф было, признай!
Нет, Алексу нечего признавать. Во-первых, он просто не помнит большую часть издевательств, а во-вторых, сейчас ему банально не хватает дыхания для разговора – чтобы уменьшить боль, Алекс пытается дышать через рот, и это действительно притупляет чувствительность, но не намного… и стоит замедлиться хоть на миг, как жгучее ощущение от горящей ткани проникает глубже в кровь и плоть.
– Эй, ты слыхал когда-нибудь про маркиза де Сада? – во всё ещё раздражённом голосе появляются меланхоличные, почти мечтательные нотки. – В его книгах знать часто развлекалась с плебеями вроде тебя, мелкий утырок… И знаешь как? Они не просто насиловали девок и парней во все дыры, но ещё и поделывали новые, где им было угодно… а ещё их излюбленным развлечением было поджигать гениталии своих жертв. Например, девкам разводили ноги и ставили под пиздой горящую свечу, и наблюдали, как те извиваются, медленно подгорая в самых нежных местах… с парнями, знаешь, тоже поступали похоже, могли посадить на раскалённый железный фаллос, залить в уретру масло с толчённым стеклом или сварить яички вкрутую, не отделяя от тела… И никогда, ни в одной книге жертве не удавалось спастись, знать же продолжала свои развлечения. Мне кажется, это очень правильные книги, не то что те, где всегда торжествует дурацкий закон – никчёмные сказки! Так о чём я? Ах да… может, выберешь сам, что с тобой сделать? А то я что-то прямо теряюсь – хочется так много всего и сразу…