– В Москву.
– А как же фонд?
– Иринка разберётся.
– Ирина? Твоя сестра? А причём тут… – глупо хлопая глазами, Алекс заставляется себя сосредоточиться. – Она тоже была указана в завещании?
– Конечно. Но своё она уже давно получила. А что касается «Семейного фонда»… знаешь, я подумал, что если она смогла управлять своим садиком, то и с ролью председателя акционерного общества тоже как-нибудь справится.
Наконец-то по губам Максима проскальзывает тень от улыбки. Расплетя руки, он вздыхает полной грудью и обходит кровать. Упирается в пластиковую спинку руками и снова прищуривается. Алекс молча смотрит на него, боясь снова задать глупый вопрос – но всё-таки не выдерживает:
– Председателем? А как же ты?
– Ну… я оставил себе приличный кусок акций, так что если она не разрушит кормушку, в накладе не останется никто.
– Правда?
– М-м… в смысле?
– Всё правда так хорошо? И тебе ничем не пришлось ради этого поступиться?
– Ну… не то чтобы ничем… – оттолкнувшись от спинки кровати, Максим проводит по ней указательным пальцем, будто проверяя на наличие пыли, и опускает взгляд. – Например, я согласился «забыть» о заключении, которое видел в больнице, потому что вместо него откуда-то взялось новое, со свежей датой смерти. Так что по документам моя мама умерла всего месяц назад.
– И ты это так оставил?
– А что мне следовало сделать?! – Максим резко вскидывает голову. – Её не вернёшь… Да, эти хрыщи договорились скрыть её смерть… поддержали отца… но знаешь, я могу их понять: этим директорам совсем не улыбалось получить в председатели сопливого юнца, да ещё и психа. Зато теперь они готовы ходить передо мной по струнке. И дело не только в маме… я потратил достаточно времени на изучение истории фонда и обнаружил кучу скрытых операций – но большая их доля относится к тому времени, когда дед уже осел в Штатах, а отец ещё не взял власть в свои руки. Эти индюки во всю растаскивали фонд по кусочкам – но вдруг совет директоров неожиданно в едином порыве принялся снова работать на всеобщее благо… полагаю, это заслуга моего отца. Так что, если бы не он, в конечном счёте я не получил бы ничего, кроме долгов.
– Так ты… простил его?
– Нет, – Максим взъерошивает волосы, внося в распавшуюся укладку ещё больший беспорядок. – Но теперь нас ничего не связывает. Он занимается своей адвокатской конторой, Ирина – фондом, я же… хочу заняться кое-чем другим. И ты мне в этом поможешь.
– Я? – Алекс осторожно вытаскивает руки из-под одеяла и, прислушиваясь к ощущениям, сцепляет пальцы на груди. – Почему я? Я же ничего не умею…
– Ну, во-первых: разве тебе никогда не хотелось заняться вместе со мной чем-то, кроме секса?.. А во-вторых, ты ведь не забыл, что всё ещё у меня в долгу? Я же обещал, что заставлю тебя отработать.
Алексу становится стыдно. Максим постоянно сводит всё к пошлостям, вот и то обещание Алекс тоже воспринял как что-то, относящееся исключительно к постели.
– И что же это «кое-что другое»?
– Частная юридическая консультация.
– Э?
Тут трудно сдержать удивление. С одной стороны Алекс немного разочарован – он ожидал услышать что-то действительно необычное. А с другой – озадачен.
– Разве ты не отказался идти по стопам отца?
– Отказался, – длинные пальцы снова падают на спинку кровати и сжимают перекладину до побелевших костяшек. – И не пойду. Моя фирма будет не совсем стандартной. Во-первых, я хочу консультировать исключительно представителей ЛГБТ. В нашей стране нет ни одного по-настоящему годного закона, защищающего их права и честь, а обычные зачастую не работают. Когда оскорбляют чиновника или мента – виновный наказывается штрафами, иногда даже сроком, а когда гея или лесбиянку – их заявления могут даже не принять. Ты знаешь, сколько людей теряют работу, когда начальство узнаёт об их нетрадиционной ориентации? У матерей отнимают детей из-за сожительства с другой женщиной, в то время, как родителям-алкоголикам детей оставляют, потому что это якобы «полноценные» семьи? Я уж молчу о запрете посещать больного не родственниками, если тот, например, в коме, и не может сам дать согласие…
– Но ты ведь не можешь заставить наше правительство принять новые законы?
Максим говорил так увлечённо, что его эмоции захлестнули и Алекса. Но перебил он не поэтому. Просто… не слишком ли всё утопично?
– Новые не могу, – хлопает по спинке кровати Максим. – Но придумать, как обойти старые, мне по силам. И не смотри так – я не заболел западной истерией. Многие их законы, касающиеся меньшинств, мне даже кажутся спорными… Но законы мертвы, а люди – живые. И мне бы хотелось им помочь.
Алекс вздыхает. Прикрывает глаза. Слова Максима находят отклик в его душе, но он всё ещё не понимает, чем может ему помочь. Впрочем, надо ли волноваться об этом? Он просто сделает всё, что сможет. В конце концов, Алекс же работал продавцом-консультантом? Запоминал товары на полках? Если в законах есть логика и порядок – с их изучением проблем не возникнет, да и опыт общения с людьми у него уже есть.
– А как же фирма по созданию сайтов? Помнишь, ты ведь даже кучу компов уже заказал?
– Ох, – теперь Максим пару раз глупо моргает. Закусывает губу. – Ну, посадим кого-нибудь за них… организуем call-центр, будем принимать звонки со всей России, найдём ещё юристов, командировки…
Скромный стук в дверь прерывает его полёт мысли. И этот стук действительно скромный. Помнится, медсестра недавно вошла без всяких предупреждающих знаков… Переглянувшись с Максимом, Алекс подаёт голос:
– Войдите.
И только после этого дверь в палату приоткрывается, и в щель просовывается светлая женская голова.
– Мама?!
– Ну как ты?
– Нормально. Просто… немного обжёгся.
– Ой, не надо! – распахнув дверь, женщина кивает Максиму и втаскивает за собой огромный баул. – Мне врач всё рассказал! Два ожога третьей степени, несколько второй! И почти тридцать процентов тела в ожогах первой степени!
«Что? Разве тот Витёк не сказал, что ничего страшного??? "Третьей степени" – звучит не очень хорошо…»
– Ну ничего, главное – хорошее питание! Я тебе тут кое-что принесла… Максимочка, ты тоже давай, не стесняйся, угощайся.
Подавившись глотком воздуха, Алекс косится на «Максимочку», застывшего истуканом. И сжав зубы, садится. Повязки сдвигаются, в плечо будто снова что-то втыкается… Но в конце-то концов – сколько можно быть размазнёй?!
Да и этот божественный запах свежепожаренных котлет поднимает кого угодно!
Когда мама достаёт из баула свёрток из фольги и газет, и начинает его разворачивать, едва заметный аромат начинает наполнять палату, и это волшебство действует даже на Максима, расколдовывая каменную статую и заставляя сделать пару шагов.
Алекс хмыкает.
Кажется, теперь всё будет хорошо.
Эпилог
****
Полгода спустя…
В центре Милана по выставочному залу прогуливаются двое – тёмно-синие рубашки, чёрные пиджаки, алмазные запонки… но пусть одежда их и похожа, сами парни словно с разных планет: один высокий и крепкий, с бронзовой кожей и волнистыми, тщательно уложенными тёмными волосами; второй же едва достаёт ему до подмышки, тонкокостный и бледный, с почти прозрачной кожей и собранными в низкий хвостик светлыми волосами.
– Кажется, мне знакомы эти изгибы… – задумчиво произносит высокий, останавливаясь возле одной из репродукций, принимаясь пощипывать чисто выбритый подбородок и опуская взгляд на своего спутника.
– М-м-м… – неоднозначно отзывается тот.
А про себя думает:
«Чёрт бы тебя побрал, Григорий! Всё-таки выставил!»
– Слушай, может, мне тоже в художники податься? – продолжает тем временем тот, что выше. – У тебя ведь нет аллергии на масленые краски, Джеф?
– Нет…
– Отлично. Просто отлично.