Жизнь в однокомнатной квартире не очень-то удобна, особенно когда хочется побыть одному. Но Алекс живёт так с самого рождения. К тому же пару лет назад мама устроилась работать проводницей, и в последнее время её не бывает дома по несколько дней. И следующий рейс – как раз завтра.
– Ко мне приедет друг. На пару дней. Ты не против?
– Когда?
– Завтра.
– Завтра у меня Ярославль-Москва… А что за друг? И почему «приедет»?
– Из Москвы. По работе.
– И давно у тебя там друзья появились?
Алекс разворачивается в кресле, укоризненно глядя на мать и на томик Донцовой у неё на коленях.
– Ну, ма…
– А я что? Я ничего. Только ты же знаешь, когда я вернусь, мне надо будет отоспаться.
– Я же сказал: она только на пару дней.
– «Она»?.. В аптеку только сбегать не забудь, ладно?..
– Мама!
****
На следующий день, едва за матерью закрывается дверь, Алекс берётся за пылесос. У него послеобеденная смена, через час уже выходить, но пока не помешает хоть бы немного прибраться. Макс вчера сказала, что поезд придёт около полуночи, но встречать её не надо, доберётся сама на такси. Дала номер своего телефона, Алекс выслал ей адрес… и уснул.
Торговля сегодня идёт ни шатко ни валко, а старший по смене, как назло, крутится в торговом зале, так что волей-неволей приходится приставать к потенциальным покупателям, праздно шатающимся вдоль стеллажей. Алекс улыбается, выслушивает стотысячное: «мы сами посмотрим» – и нетерпеливо поглядывает на часы.
Наконец они показывают без пяти девять. Можно собираться домой. Зайти в магазин… пройти мимо аптеки, подняться на третий этаж старой хрущёвки*, включить чайник – и вздрогнуть от звонка.
Открыть дверь.
И вздрогнуть снова.
Голову приходится задрать к потолку – просто чтобы взглянуть в лицо застывшего на пороге парня в яркой красной куртке и с объёмной спортивной сумкой за плечом.
«Мать моя… у него что, рост больше двух метров?!»
– Макс? – голос подводит, отчего-то срываясь на фальцет.
Глава 2. Блин, жизнь, тебе не кажется, что твои намёки могли бы быть и потоньше?
****
– Мoжно войти?
Aлекc почему-то думал, что все здоpовяки разговаривают исключительно басом. И xотя голос Макса действительно прозвучал откуда-то из глубин его живота, кажется, тот специально задал вопрос приглушённо. Cловно опасаясь подъездного эха.
Молча кивнув, Алекс отступает вглубь прихожей и косится на верхний косяк входной двери. И когда гость пригибает голову, переступая порог – создаётся отчётливое ощущение, что стены сужаются, а потолок становится ниже. B общем, в прихожей ощутимо уменьшается количество свободного места.
– Эм-м…
Спортивная сумка опускается на полосатую ковровую дорожку, и Алекс невольно бросает взгляд в высокое, почти до самого потолка, зеркало рядом с вешалкой – но даже оно оказывается не способным отразить вошедшего целиком. Что до Алекса… в общем, с некоторой натяжкой можно сказать, что его макушка достаёт гостю до подмышки.
«В прыжке, м-да…»
С каждой секундой всё сильнее ощущая себя моськой перед зашедшим в посудную лавку слоном, Алекс отходит ещё и упирается спиной в закрытую дверь – дверь поддаётся, пропуская его в единственную комнату этой квартиры… а ещё из прихожей по короткому коридору можно попасть на кухню, ну и в ванную – и на этом всё. И даже по самым скромным подсчётам получается, что данное помещение не рассчитано на жильцов с нестандартными габаритами.
– Проходи, располагайся.
Помимо воли в голосе проскальзывает злорадство. Но Алекс ничего не может с собой поделать – единственное, что сейчас способно помочь ему сохранить чувство собственного достоинства, так это мысль: «Давай, мистер брутальность, попробуй развернуться в этом узком коридоре».
Вообще-то у Алекса нет привычки завидовать людям. Да, он родился невысоким, да и красавчиком его не назовёшь, но и не урод ведь? К тому же, втайне лелея мечту однажды превратиться в грозу всех местных клубов, он вот уже несколько лет посещает спортзал. Правда, всего четыре-пять раз в месяц… но за эти годы он всё же сумел избавиться от худосочной тщедушности, преследовавшей его весь школьный период, а заодно и насмотреться на всевозможных качков.
Но ещё ни разу Алекс не чувствовал себя настолько мелким, как сейчас, перед этим громилой…
Oднако вот Макс снимает дутую куртку – и плечи его уже оказываются не такими широкими, чтобы не вписаться в поворот на кухню. Да и если смотреть издалека, пропорции гостя вполне нормальны, он не выглядит ни длинным, ни квадратным… обычный парень… просто умноженный как минимум на полтора.
А лицо…
С кухни доносится щелчок. Это выключился чайник.
– Хочешь пить?
Почувствовав, что вопрос прозвучал странно – в конце концов, уже поздний вечер, а в это время принято ужинать, а не просто пить чай – Алекс кивает в сторону кухни.
– Мать оставила котлет и картошку. Составишь компанию?
Почему-то ещё на слове «мать» Макс странно деревенеет.
– Tы живёшь с мамой?
И голос его звучит сдавленно. А ведь в другой ситуации Алекс бы воспринял подобный вопрос как намёк или даже прямой упрёк. Мол, тебе уже двадцать три, а ты всё ещё сидишь на шее у матушки? Но Макс, кажется, о другом…
– Не беспокойся, она на работе, – Алекс кивает на комнату за спиной, – так что хата в нашем распоряжении на пару ночей.
«Стоп. Почему 'ночей'? Почему я не сказал 'дней'?.. И почему вообще вся эта фраза прозвучала так неоднозначно?!»
Но услышав его ответ, Макс лишь выдыхает с заметным облегчением. И проходит на кухню. Только двинувшись за ним следом, Алекс запоздало вспоминает о размерах этой самой кухни. А напоминает ему об этом перегородившая дверной проём фигура гостя – но, слава богам, тот быстро соображает сесть за стол. Впрочем, ноги его остаются беспомощно торчать в проходе. Перешагнув их, Алекс включает огонь под большой сковородой на плите и, пока возится с чашками и заваркой, всерьёз задумывается – а хватит ли этому великану еды? А то, может, он привык уминать содержимое такой сковородки в одиночку?
– Я не особо голоден, – тут же доносится из-за спины.
А сразу следом громкий стук, заставивший звякнуть ложку в сахарнице.
«Похоже, кто-то только что попытался втянуть ноги под стол…»
– Только вот не надо изображать из себя девочку, которая питается исключительно росой и нектаром, – с наигранной угрозой отвечает Алекс, ставя перед Максом самую большую из имеющихся в доме чашек. Красную с логотипом Нескафе. Ту самую, из рекламы более чем десятилетней давности. И чашка эта просто исчезает в двух обхвативших её руках с ухоженными пальцами. Аккуратно подрезанные ногти, ни единого заусенца… Алекс тут же прячет свои за спиной. К тому же на плите начинает шкворчать – а это отличный повод отвернуться и заняться перемешиванием содержимого сковородки. Ну правда, ведь не хорошо будет, если часть картошки подгорит, а часть котлет останется холодной?
– Извини, – снова прилетает в спину. – Мне надо было раньше признаться…
– Что ты парень?
– Что я гей.
Придерживаемая двумя пальцами крышка выпадает из них, но не обратно на сковородку, а с грохотом скатывается на пол. И нагибаться ли за ней – это вопрос, над которым ещё стоит подумать.
Алексу вообще кажется, что он сейчас не способен пошевелиться в принципе. Даже деревянная лопаточка в руке замирает неподвижно.
– Ну… главное, что не вегетарианец, – соскальзывает с языка. – А то мама бы расстроилась, узнав, что ты не оценил её котлет…
– А ты?
– Я тоже не вегетарианец.
Повисает неловкая тишина. Алекс вполне отдаёт себе отчёт, что Макс спрашивал не об этом. И будь они сейчас по разные стороны от мониторов, он бы, возможно, отреагировал по-другому. Но вот прямо сейчас, ощущая зондирующий спину взгляд, он способен лишь возобновить перемешивание картошки.
И ему действительно жаль, что этому занятию скоро приходится положить конец.