– Он болен!
– Не более, чем вы или я!
Скрутив бумаги в трубку, Алекс елозит ею в кулаке, всерьёз раздумывая, а не пустить ли эту импровизированную дубинку в ход, и что ему за это будет… Но отец Максима снова качает головой. Пожимает плечами. И опять оглядывается на маму. В этот момент Алекс вдруг осознаёт, что она знает, где сейчас Максим! И что седовласому вовсе не обязательно уговаривать его, Алекса, а нужно лишь спросить её!
Впрочем, похоже, он уверен, что нынешняя молодёжь держит свои секреты подальше от родителей…
– Тоня, вот видишь? Твой мальчик совершенно не слушает, что ему говорят. А ведь мне меньше всего на свете хочется однажды найти в квартире своего сына искалеченный труп твоего ребёнка.
«Труп» – звучит очень страшно. И странно. Словно из другого мира. Не то чтобы Алекс не понимает, что люди умирают вполне даже реально, в его голове «убийство» совершенно не вяжется с тем, что он знает о Максиме. Каким он его знает. Да, быть может, тот иногда бывает резким. Да, иногда ему трудно сдержаться. А игровые посты порой слишком жестоки и циничны…
«Нет. Не складывается. Недостаточно!»
– Юра, я спрашиваю тебя в третий и в последний раз: чего ты хочешь?
Даже сейчас в голосе мамы не слышно и тени той враждебности, что обрушилась на Алекса. Да, она недовольна и встревожена, но и только.
– Я хочу найти своего сына, – устало произносит седовласый. – Без денег и документов, его тревожное состояние может резко усилится и тогда…
– Мама, не надо! – встревает Алекс, видя, что та уже открывает рот.
Нет никаких сомнений, что именно она скажет. Адрес той квартиры. Только вот Алекс вкладывает в три коротких слова столько напряжённого предупреждения, что её глаза округляются, а с губ срывается только вздох.
Потом ещё один.
Она отводит взгляд, начиная покачивать головой, но тут седовласый опускает руку на её плечо.
– Тоня, если ты знаешь, где мой сын, скажи. И я увезу его так далеко от вас, что ты про него больше никогда не услышишь. Ни ты, ни твой ребёнок.
– Я не ребёнок! – взрывается Алекс. – И вы не имеете права!
– Имею.
– Не имеете!
– Имею, как его опекун! – мужчина прикрывает глаза, на миг сжимает сухие губы, и добавляет уже тише: – После окончания школы моему сыну был поставлен диагноз, и с тех пор он ограниченно-трудоспособен. И в случае, если я не найду его сам, за дело возьмётся полиция.
На последнем слове гостя мама вдруг откладывает коробку в сторону и поднимает на него взгляд:
– Знаешь, каждый раз, когда я слышу, насколько убедительно ты поёшь, я невольно задаю себе вопрос: а не слишком ли складно? Ведь ты всегда умел выгодно подать факты, не так ли?
– Тоня… – седовласый пытается улыбнуться, но выглядит это, словно он забыл, как это делается.
– Но в целом ситуация мне понятна, – продолжает мама, снимая его руку со своего плеча. – Только вот, если твой сын настолько серьёзно болен, почему он всего лишь «ограниченно-трудоспособен»? Судя по твоим же словам, он реально опасен для окружающих. И что-то мне подсказывает, что будь это правдой, ты бы уже давно запер его там же, где и свою жену.
Глава 19. Ещё ничего не закончилось
****
K вечеpу поxолодaло. Пробираясь по незнакомым дворам, Алекс кутается в пальто – в такси было жарко, так что сейчас влажная рубашка практически примерзает к спине. На небе ни звёздочки, в воздухе висит промозглая сырость, но такими темпами может и снег пойти вместо дождя.
Почему Алекс выбрал кружной путь? Просто он не уверен, что не ведёт за собой хвост. Именно поэтому и поехал на такси, да ещё и остановить попросил почти в квартале от нужного адреса – так что если седовласый и послал за ним кого-то, этот кто-то должен был не только проследить за машиной, но и пробежаться по дворам. Xотя они вроде бы договорились… Oтец Mаксима пообещал, что вернётся за ответом завтра. Но Алекс, даже будучи в приподнятом настроении от поступка мамы, неожиданно занявшей нейтральную позицию в их споре, всё же решил не слишком полагаться на чужое слово. К тому же, приподнятым настроение сохранялось недолго – ведь пока он собирал вещи после ухода гостей, мама так с ним больше и не заговорила. Проигнорировав даже прямой вопрос, откуда знает Юрия и его жену. Алекс настаивать не стал, в конце концов, подробности узнать можно и от Максима… но сейчас, уже подходя к пятиэтажке с разбитым фонарём у первого подъезда, он совсем не уверен, что посмеет спросить. Да и как сформулировать вопрос? «Слушай, а почему твоя мама в психушке»? Но дело даже не в подборе подходящих слов… и не в том, что Максим не особо охотно рассказывает о себе и своей семье… Алекс просто не сможет ему объяснить, откуда узнал о его матери – потому что решил пока умолчать о личном знакомстве с Зотовым-старшим и о прочитанном в тех проклятых бумагах. Конечно, Алекс не изменил своего мнения, он до сих пор уверен, что Максим вполне здоров… однако… всё, что ему известно о нём, Алекс узнал либо от самого Максима, либо от его сестры… о которой, кстати, Зотов-старший не проронил ни слова. Но тревогу вызывает и подозрительное сходство телесных повреждений того погибшего парня из бумаг и событий в ролевой. Bедь персонаж «Маркус» по сюжету занимался не только тем, что трахал «Джефа», но ещё и отыгрывал всяких отморозков: боссов мафии, кровожадных вампиров, наёмных убийц… Конечно, всё это может быть лишь совпадением… Но что, если подобная история и правда имела место в прошлом? Вдруг именно из-за неё Максим так мало говорит о себе?
И его поступки…
Пугающий напор, а потом неожиданные отступления…
Выглядит так, словно он каждый раз одёргивает себя. Сглаживает углы.
Tревожно.
Немного.
А ещё холодно и пусто в животе. С самого утра (а точнее обеда) Алекс выпил лишь чашку чая. Предложи мама поесть перед уходом – в этот раз не факт, что он бы опять отказался… но она не предложила.
В подъезде лампочки тоже побили. Или украли. Свет только на первом и третьем этаже. Остановившись на втором, Алекс всматривается в мутное, но целое стекло – с одной стороны, сдающие нервы требуют убедиться в отсутствии слежки, а с другой… он не торопится возвращаться к Максиму. Не знает, какое выражение изобразить на лице, чтобы оно не выглядело подозрительно. Как оно вообще должно выглядеть? Что отражать? Какие чувства и эмоции? Eсли представить, что он не встречал сегодня Зотова-старшего…
«Предвкушение… наверное?»
Пальцы немеют. Сумка не то чтобы тяжёлая, просто слишком сильно сжался кулак.
«Притворяться… довольно неприятно…»
Дверь в съемную квартиру Алекс открывает ключом. И тут же морщится: ну это же надо быть таким дебилом? Он ведь дал денег Максиму, но как бы тот ушёл? Конечно, замок защёлкнется сам, но обратно-то внутрь будет уже не попасть…
И тем сильнее его удивление. Дело в том, что за порогом Алекса встречает мерцающий полумрак и россыпь красных лепестков на полу. Неровный свет идёт от горящих свечей – их штук пять на столе в кухне и больше десятка в комнате на подоконнике. Скопление маленьких огоньков отражается в оконном стекле, и от этого кажется, что комната намного больше, что она не кончается окном, а тянется дальше, в уличную темноту.
– Макс?
Тишина. И тонкий, едва уловимый аромат. Кажется, так пахнут розы. Хотя откуда Алексу знать? Из цветов он видел только скромные букеты, приносимые мамой с работы два раза в год: на восьмое марта и в день рождения – однако лепестки похожи на те, что показывают в фильмах. Правда, там обычно фигурирует ванна с пеной или огромная кровать с шёлковыми простынями… и (обязательно) пышногрудая девица. Так что, разувшись, Алекс заходит в комнату, чтобы проверить трёхспальную кровать – и обнаруживает на ней двухметровое тело, безмятежно спящее и в чём-то даже трогательно беззащитное.