Ливанул тосол из разбитого радиатора, капот встал горбом, а Хулькар сел на корточки прямо на асфальте, обхватил руками голову и завыл по-восточному, раскачиваясь: видно, поездка в Ленинабад завтра показалась ему проблематичной. Мне, признаться, тоже.
За три дня я поставил «на уши» всех своих друзей, спустил почти все свои сбережения, платил вдвое и втрое, но через три дня Хулькар с семьей уехал на машине, о которой можно было сказать: «Муха не сидела».
В продолжение этих трех кошмарных дней, я не раз и не два про себя и вслух произносил: «Господи, лучше бы я свою машину разбил!»
И Бог мои молитвы услышал – проводив семью Хулькара, облегченно помахав ей рукой, я решил это событие отметить, тем более что наступил последний день моего отпуска: посадив четырехлетнего сына на заднее сиденье, я поехал в ближайший магазин за тортом и шампанским.
И опять – «Т-образный, только мне поворачивать уже направо и я один, без впереди идущей машины. Притормаживаю, смотрю налево – нет ли там идиота, не знающего правил, и… врезаюсь опять же в зад, опять же «Волги» и опять же черной!
Поворот направо там был не крутой, а затяжной, с большим радиусом. На обочине его росла высокая трава, которая и скрыла припаркованную именно на этом радиусе «Волгу». Ее водитель после удара выскочил из-за руля, схватился за голову, точь-в-точь, как Хулькар, и поведал мне, что только вчера завершил капитальный ремонт своей машины, превратив ее из гнилого зеленого такси в престижный сверкающий личный автомобиль. Я ему, конечно, торжество подпортил.
Сейчас бы я такого, паркующегося на повороте, послал бы… почитать правила, а тогда я ему тут же отстегнул кругленькую сумму.
Мое же торжество по случаю окончания отпуска и Хулькаровской эпопеи подпортила жена. Придя с работы домой, она точно так же, как двое ее предшественников, сползла по стене, опустилась на корточки и стала раскачиваться и подвывать, но уже по-русски: все сбережения на кухонный гарнитур исчезли за три роковых дня. Запахло разводом.
С тех пор прошло восемь лет. И восемь лет, притормаживая на «Т»-образном перекрестке, я забываю правила, потому что по ним никто не ездит, и я не смотрю РАНЬШЕ ВРЕМЕНИ по сторонам, а только вперед – либо на задницу впереди идущей машины (пока она не исчезнет), либо просто вперед – до тех пор, пока не окажусь в полуметре от полосы поперечного движения: а ТОГДА УЖЕ – по сторонам.
Для того чтобы навсегда выучить это правило, мне понадобилось потерять сумму, равную стоимости кухонного гарнитура, набегаться до одури по сервисам, рискнуть любимой женщиной и жизнью сына.
А вам?..
Согласитесь, что свисток инспектора ГАИ и его жезл, направленный изо всего потока автомобилей именно на вас, почти всегда ввергает в панику. Потеют ладони, дыхание учащается, вы лихорадочно окидываете внутренним взглядом себя, свои документы, свое лицо со стороны и думаете, думаете, думаете – к чему же этот тип может придраться?
Если за нарушение (или просто так) вас останавливает сотрудник ГАИ, которого я позволю себе далее любовно называть гаишником, не считайте, что все кончено, все только начинается. Всегда исходите из того, что гаишники тоже люди, и не думайте, что именно вас ему не хватает для плана по штрафам или для пополнения семейного бюджета.
Если вы знаете, что виноваты, не ждите его за рулем, на что вы имеете полное право, а идите к нему сами. И идите, не как баран на бойню – траурно и обреченно, а идите, не заискивая, как к другу, которого вы сто лет не видели, удивите его чем-нибудь! Поймите его, встаньте на его место – целый день в шуме, гаме и дыме стопорить балбесов вроде вас и всякий раз слышать одно и то же, канючащее: «Да я не видел, да он меня подрезал, да я больше не буду…»
Скучно, господа, скучно! Во что бы то ни стало вам надо выбиться из этого ряда, и успех вам гарантирован – как?
Общение с гаишником – крохотная, хотя и очень специфическая часть общения людей вообще, но здесь вы имеете преимущество, потому что удивить гаишника совсем несложно, так все нарушители разговаривают с ним примерно одинаково – либо канючат, либо суют деньги «без квитанции», либо намекают на свои обширные связи в милицейских кабинетах, либо обещают то, что якобы могут для него сделать. Намеки и угрозы оставьте на самый крайний случай, все остальное из перечисленного арсенала – на второй, а на первый – обязательно удивите его!
Однажды я так жестоко опаздывал на заграничный рейс, что, выйдя из машины, встал перед лейтенантом ГАИ на колени и в отчаянии прочитал ему перефразированного Байрона: «Когда спустилась мгла кругом, и ночь мой разум охватила, когда неверным огоньком едва надежда мне светила, когда друзья бросают нас, и мы затравлены враждою, лишь ты был в тот жестокий час моей немеркнущей зведою!..»
При этом я размахивал руками, завывал, он в первую секунду нахмурился, потом обалдел, а потом рассмеялся и отпустил меня.
Невозможно забыть старшего сержанта Головко, спрятавшего мотоцикл в кустах на 126-м километре Симферопольского шоссе и затаившегося в кустах с биноклем (!) в самом «уловистом» месте.
Я нарушил так нагло и так много чего, что у него тряслись руки, когда он искал по карманам дырокол. Я, естественно, обреченно молчал: это была третья «дырка», сейчас он увидит это и отберет у меня права.
– Старший сержант Головко? – услышал я голос незабвенного моего шефа по АЗЛК Диамара Александровича Острина – академика «контактных наук», человека, умеющего нестандартно мыслить и поступать.
Дырокол замер в руках блюстителя:
– Откуда вы знаете мою фамилию?
– Знаю, знаю, потому что перед поездкой я звонил (следовали имя и фамилия тогдашнего начальника ГАИ СССР), вот еду, говорю, Толя, на юг, на испытания, а он мне отвечает: «Там на посту ГАИ в пункте Ненашеве служит хороший старший сержант… Головко, кажется, его фамилия, имей в виду…»
Простодушное лицо сержанта в продолжение монолога Острина раза три сменилось с восторженного на недоверчивое и обратно: «Солидный, седой человек, одет по-столичному, врет, не врет? Машина из Москвы, номер «проба», причем с двумя нулями, простым такие не дают… А вдруг не врет?!»
Дырокол под ликование моей души исчез, и через пять минут мы поехали дальше.
– Откуда вы его знаете? – завопил я тут же.
– А я его вовсе и не знаю. Просто в коляске мотоцикла фуражка лежала околышем кверху, а на нем написано химическим карандашом: «Головко».
– А пост Ненашево?
– Так мы же его незадолго до сержанта проезжали, откуда же он еще может быть? Но настоящее потрясение ждало меня на обратном пути, когда на том же месте я, уверенный, что «снаряд дважды в одну воронку не попадает», нарушил так же нагло, но был остановлен уже другим сержантом.
И дырокол так же дрожал в его руке. И я так же безнадежно молчал. И так же подошел мой шеф – великий шеф:
– Как Миша Рогов поживает? – вежливо осведомился он.
– Старший лейтенант Рогов в настоящее время болен, – отрапортовал сержант, и дырокол так же замер в его руке.
– Я тут обещал ему кое-что, – с облегчением от болезни лейтенанта сказал мой шеф, по-хозяйски вытащив мои многострадальные права из его рук, и кивнул мне в сторону машины: – Принеси комплект номер один.
Я рванул за «джентльменским набором», который каждый испытатель держит в бар-дачке: ремень вентилятора, свеча, лампа фары, бегунок. Подал его шефу.