— Не бойся. Обещаю, они тебя не укусят.
Это, конечно, Адам. От его шепота, от теплого дыхания над ухом по телу Дорси прошла жаркая волна. А он, как всегда, прочел ее мысли. Хорошо, что Адам рядом — от одного его присутствия ей легче. Да нет, не просто «легче»: от одного взгляда на его статную фигуру в безукоризненном черном смокинге все сомнения и страхи забываются, сменяясь самыми безумными фантазиями…
— Ты уверен? — Дорси кивнула в сторону разноцветной гудящей толпы гостей. — Кажется, среди гостей я заметила свою мать. Может быть, мне не стоит там появляться?
Улыбнувшись, Адам помог ей снять плащ. Кстати, свой плащ ей тоже дала Карлотта.
— Ничуть не удивлюсь, если она в самом деле здесь, — ответил он. — На ежегодный прием у моих родителей собираются сотни людей. Кого только здесь не бывает! Но никто из них не кусается, — снова заверил он. — Они совсем безвредные и даже милые.
Дорси предпочла промолчать. Молча смотрела она, как Адам передает оба плаща — ее и свой собственный — женщине, которая в ответ сделала книксен (господи, самый настоящий книксен!).
«С ума сойти!» — изумлялась Дорси. Никогда в жизни ей не делали книксена, и она понятия не имела, как надо ответить в этом случае.
— Э-э… спасибо, — пробормотала она, с трудом подавив в себе желание сделать в ответ глубокий поклон. И прошептала Адаму:
— Слушай, а номерков или чего-нибудь в этом роде она нам не даст?
Он от души рассмеялся:
— Нет. Марисса помнит все. Это ее работа.
Ничего себе: служанка, чья единственная обязанность — запоминать, какое пальто кому принадлежит! Интересно, каково ее место в служебной иерархии дома Дариенов? Выше или ниже главного дегустатора блюд?
Адам протянул Дорси руку. Сердце ее отстукивало бешеную мамбу, но, собравшись с храбростью, она коснулась холодными пальцами его ладони и двинулась вперед, на покорение неизведанной территории.
Шаг за шагом. Ноги, казалось, не слушались ее, походка была деревянной. Раз, два — кругом голова. Три, четыре — нет мне места в этом мире… Спокойно, спокойно. Дыши глубже. У тебя все получится.
Должно быть, почувствовав волнение Дорси, Адам сжал ее похолодевшую руку в своей и повел по бальной зале, переходя от одной группки гостей к другой и представляя всем свою спутницу.
Он называл ее сегодня по имени. И не добавлял: Официантка из нашего клуба» или: «Моя единственная любовь». Просто говорил, улыбаясь: «Это Дорси Макгиннес» — и при звуках теплого, нежного голоса, каким произносил он ее имя, в груди у нее словно били крыльями пестрые бабочки.
Почему он так редко называет ее по имени? Не то чтобы Дорси не нравилось прозвище Мак в его устах оно звучит весело и нежно, особенно теперь, когда они с Адамом стали любовниками. Но Дорси хотелось бы, чтобы Адам видел в ней не только девушку из клуба Мак. Не только подружку и собеседницу. И даже — не только любовницу. Она хочет, чтобы Адам видел в ней человека. Женщину, начинающего ученого, преподавательницу, любительницу фланелевых рубах. Дорси Макгиннес во всей полноте ее личности.
Прием продолжался, и постепенно Дорси немного расслабилась. Адам оказался прав: никто здесь не кусался, и даже его родители оказались очень симпатичными людьми. Невероятно богатыми и тем не менее симпатичными. Фигурой и чертами лица Адам пошел в отца, а вот цвет волос и глаз унаследовал от матери. Аманда и Нат были приветливы и гостеприимны, и Дорси даже позволила себе помечтать о том, как когда-нибудь войдет в их мир…
Но, разумеется, тут же отринула дурацкие фантазии. В этот мир она едва ли войдет на равных, даже несмотря на свою наследственность. Да, Карлотта здесь как дома, а ее отец вообще в этом мире родился и вырос, но к Дорси это не относится. Она — незаконный ребенок. Самозванка. И не избавится от этого груза, пока не откроет Адаму всю правду о Лорен Грабл-Монро.
Что в этом блистающем мире ей делать нечего, Дорси поняла, едва вошла в бальную залу. Ибо в первый же миг она наткнулась на своего отца. Он стоял в каких-то десяти футах от нее — высокий, подтянутый, в, смокинге, погруженный в беседу с еще одним смокингоносцем. У Дорси подогнулись колени: она смотрела на него и не могла отвести взгляд. Должно быть, Адам заметил ее смятение; остановившись, он взглянул в ту же сторону, затем перевел взгляд на Дорси:
— Что такое, милая?
Она молчала, не отрывая глаз от Реджинальда. Отец, как видно, что-то почувствовал: он обернулся, расширил глаза, приоткрыв рот от удивления, и даже двинулся к ней, но тут же опомнился, поколебавшись, отвернулся и с неохотой продолжил прерванный разговор. Все продолжалось не дольше нескольких секунд, но Дорси показалось, что прошла целая вечность.
— Ты знаешь Реджинальда Дорси? — с нескрываемым удивлением спросил Адам, когда она обернулась. — Он друг моего отца. Довольно известный человек. Очень…
Осекшись на полуслове, вдруг повернулся к Реджинальду, каким-то новым взглядом окинул его седеющие рыжие волосы и ярко-зеленые глаза…
— Дорси! — тихо сказал он. На этот раз в том, как он произносил ее имя, не было нежности — только глубокое изумление.
— Да? — ответила она, не слыша собственного голоса — его заглушало биение сердца.
— Нет, я хочу сказать… Дорси. Тебя зовут Дорси — как его.
— Верно, — подтвердила она.
— Он… он твой отец.
Это был не вопрос, а утверждение: Адаму понадобились секунды, чтобы прийти к верному выводу. Что ж такого — он ведь умный парень. Знает, что почем. Удивительно, как Лорен Грабл-Монро до сих пор ухитрялась обвести его вокруг пальца.
— Да, — ответила она. — Реджинальд Дорси — мой отец. Бывший любовник моей матери. Бывший благодетель моей матери, — поспешно поправилась она.
Адам молча смотрел на нее — смотрел так, словно с трудом переваривал эту новость. «А чего ты ждал? — сердито подумала Дорси. — Ты знаешь, кто я и откуда. Что изменилось оттого, что теперь тебе известно имя моего отца?»
— Хочешь поговорить с ним? — полушепотом спросил Адам.
— Нет, — поспешно ответила она. Адам с любопытством взглянул на нее.
— Уверена?
— Абсолютно. — Жесткий ответ — без размышлений, без колебаний.
Но Адам не сводил с нее пристального задумчивого взгляда.
— Знаешь, его жена умерла в прошлом году.
— Знаю, — коротко ответила Дорси.
— Дети выросли и живут своей жизнью.
— Тоже знаю.
— Не будет ничего страшного, если они узнают о тебе…
— Они ничего обо мне не узнают, — прервала она. — Он никогда им не расскажет.
— А что, если ты…
— И я не расскажу. Никогда!
— Но…
— Адам, пожалуйста, пойдем.
Поколебавшись секунду («Не настаивай!» — мысленно умоляла его Дорси), Адам подчинился
— Хорошо. Как хочешь.
По совести сказать, сейчас Дорси хотела одного — уехать домой. И уже приготовилась озвучить это желание, как вдруг перед ними в облаке алого шифона материализовалась Карлотта и, обняв Дорси, быстро чмокнула в щеку.
— Дорси, дорогая, потрясающе выглядишь! Я же говорила; что это зеленое платье создано для тебя!
Это еще вопрос, уныло подумала Дорси. Конечно, оно маленькое (даже слишком!) и облегает тело, как вторая кожа; но беда в том, что в этом платье Дорси не чувствует себя собой. Хотя в этом, быть может, и не платье виновато. Просто за последние дни она совершенно перестала понимать, кто же она на самом деле.
— Спасибо, Карлотта, — без особого энтузиазма ответила она. — Как… интересно… тебя здесь встретить.
Мать беззаботно помахала рукой.
— Ничего удивительного: на приемах у Дариенов собирается весь город. Добрый вечер, Адам, как поживаете?
И, приподнявшись на цыпочки, запечатлела у него на щеке быстрый поцелуй. Абсолютно родственный поцелуй, черт бы его побрал!
— Разве я не права? — прощебетала она. — Весь Чикаго бывает на ежегодных приемах у ваших родителей!
Адам кивнул.