Жизнь перестала иметь смысл, когда то, что БЫЛО ЕГО СЕМЬЕЙ, оставило его. Он как настоящий Мужчина просто не умел жить для себя.
Когда к нему подходили ближе, чем на шаг, он, не поворачивая головы, глухо рычал, да так, что не оставалось сомнений — еще шаг, и он убьет любого, кто посмеет прикоснуться к нему. Он уходил — уходил страшно, сгорая изнутри тем жутким огнем, который оставляет зияющую дыру вместо сердца.
Он так и не поднял головы. Через три дня его не стало…
Не предавайте нас.
Мы странные. Мы умираем, когда нас предают. Бывает, что агония длится годами и вчерашние кумиры татами и ринга тихо спиваются, забытые ветреными поклонниками и брезгливыми родными, у которых, оказывается, так много оснований нас ненавидеть.
Нам ничего не надо в этой жизни, кроме Веры в ТО, что мы делаем, и в ТЕХ, кто рядом. Забери у нас один из этих костылей, и мы рухнем без надежды на реанимацию.
Вы хотите стать бойцом — вас влекут победы и ликование, вы хотите стать лучшим из лучших. Вы хотите ЭТОГО?! Подумайте, какую цену придется вам заплатить, потому что вы станете чужим для подавляющего большинства НОРМАЛЬНЫХ людей. Вместо обожающих вас глаз вы найдете тысячи завистников, менее удачливых, чем вы, ждущих вашего поражения, а не находя его, готовых выдумать любую мерзость, лишь бы унизить вас хотя бы так.
И не дай вам Бог упасть… А вы обязательно упадете в конце этого Пути! Как падали ВСЕ до вас!
Вы готовы к этому? А зачем это вам? Ответьте себе на этот вопрос — ответьте честно и найдите в ответе ВЫСШУЮ ПРИЧИНУ. Потому что без нее вам суждено однажды лежать, глядя в одну точку, понимая: ВСЕ КОНЧИЛОСЬ. Вы просто ошиблись когда-то. Вы никому не нужны. Как уже раздражает всех великий Тайсон, которому не повезло разбиться на самолете, как Рокки Марчиано.
Драка ради драки — психическая болезнь. Отсутствие любимых глаз, верящих в тебя, — приговор.
И все-таки вы решились? Тогда ВПЕРЕД — и ТОЛЬКО ВПЕРЕД! Отсутствие выбора крайне упрощает выбор! Бог милостив к идиотам… Аллилуйя!
Люди! Пожалуйста, любите нас. Мы пугающие, нелепые существа, исполненные дебильных добродетелей и стремящиеся к идиотским ценностям.
МЫ БОЙЦЫ! Простите нас за это.
Господи Иисусе Христе — спаси нас!
Мысли, слова и жизнь, описанная в этой книжонке, мои — и не обязательно правильные. Не судите меня строго — никто не совершенен.
С уважением ко всем и всему,
А. Кочергин www.koicombat.org
P. S. По ком звонит колокол
Каждое утро просыпаюсь с приятным предвкушением тренировки, жизнь в последнее время все чаще испытывает меня на прочность, причем именно «…по силам вашим». Так что единственная настоящая отдушина — мое КАРАТЭ. Как мне хорошо и уютно на татами, куда пропадают эти жуткие ожидания беды и осмысление уже совершившихся мерзостей. (Впрочем, мы без всяких сомнений заслуживаем то, что получаем, — кто-то как оценку сделанной ошибки, а кто-то для укрепления Духа и чистоты помыслов.)
В общем, пребывая в предвкушении приятного, иду и — сознаюсь — представляю, как я сейчас выгляжу: сбросивший двадцать килограммов, возмудевший и похужавший. Приятно, когда работа еще и видна…
Иду, сам собой довольный красавец, мимо металлического забора в самых мажорных настроениях. За поворотом вижу трухлявого и неопрятного деда — бомжа, буквально висящего, держась одной рукой за прут этого самого забора.
«Денег надо дать, если мелкие есть», — первое, что приходит в голову.
Дедушка тем временем пытается поговорить с девочкой молоденькой — та замешкалась и как-то бочком… Стесняется уйти…
— Батя, ща гляну… Если мелкие есть — дам, если нет — не обессудь.
— Да не нужны мне деньги — дойти помоги, не дошагать мне…
Он был очень грязным, видимо, спал в подвале дома прямо на земляном полу, на бородатом лице намерзли сопли и слюни, от него пахло, как пахнет в привокзальном туалете.
А у меня тренировка через десять минут, мне спешить надо, меня люди ждут, да и деньги в кошельке только крупные — ну не давать же ему 500 рублей с бухты-барахты?! Опаздываю я, опаздываю…
Я повернулся и пошел, девица так и не могла уйти, потихоньку пятясь от деда, не решаясь повернуться сразу. У меня тренировка, а он грязный и вонючий, а деньги только крупные, а времени нет, а он грязный, да я и не должен…
Дед сиротливо висел на железном пруте, висел, как забытая на заборе половая тряпка, которую проще не заметить, чем придумать, как использовать ее ветхое тело.
— СТОЙ, ТВАРЬ, ОГЛЯНИСЬ! КТО ТАМ ВИСИТ?! КТО ЭТО?
От этого голоса в голове у меня буквально ноги подкосились. Я обернулся.
— КТО ЭТО? КТО ЭТО?! ДА ЭТО ТЫ, ПРИГЛЯДИСЬ — НЕ УЗНАЕШЬ?! КТО СКАЗАЛ, ЧТО ПРОЙДЕТ КАКИХ-ТО ПАРУ ЛЕТ ИЛИ ДЕСЯТИЛЕТИЙ И ТЫ НЕ БУДЕШЬ ВОТ ТАК ЖЕ ВИСЕТЬ, ВЦЕПИВШИСЬ БЕЛЫМИ РУКАМИ В МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ПРУТ?! КТО СКАЗАЛ, ЧТО ТЫ ПОЖИЗНЕННО ЗДОРОВ, ВЕСЕЛ И ДАЖЕ ЕСТЬ НА ЧТО ПОЖРАТЬ? КТО СКАЗАЛ, ЧТО ЭТО НЕ КОНЧИТСЯ ЗАВТРА, КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТОБЫ УВЕРОВАТЬ В СВОЮ НЕПОТОПЛЯЕМОСТЬ? ПРИГЛЯДИСЬ к этому ДЕДУ — ВОТ КТО ТЫ!
Я с ужкасом подумал, что мог пройти мимо, я мог убедить себя, что мне не по пути с этим человеком, который все утро не может понять одного:
— НУ ПОЧЕМУ Я НЕ СДОХ ЭТОЙ НОЧЬЮ, НУ ЗА ЧТО МНЕ ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ?!
Чуть не захлебнувшись слезами ужаса, я выдавил из себя:
— Батя, а куда тебе?
— К метро мне надо…
— Это далеко очень… Думаю, больше километра.
Он обреченно молчал
— Пошли.
Дед ничего не весил, идти он не мог совершенно, но мы потихонечку шли, у него сваливались брюки, и он держал их закоченевшими, синими руками.
— Всё — не могу больше, посади меня куда-ни- будь…
Я посадил его на оградку газона, вынул и отдал ему злополучную пятисотку. Немного постояв, виновато пошел. Обернулся. Дедушка сидел, уронив голову на провалившуюся грудь, — старый растерзанный жизнью человек, возможно, и виновный в том, что сидит сейчас на этой трубе в этих лохмотьях, а может, и не сделавший ни одной подлости в своей долгой жизни… Кто знает. Но он сидел и орал мне в лицо — своей отчаянной нищетой, запахом свой смерти:
— ЭТО ТЫ! ТЫ! ТЫ! ТЫ!
Нет и не может быть чужих детей, ну или у нас просто нет сердца!
Нет и не может быть чужих стариков, как бы оскорбительно они ни выглядели.
Господь открывает нам глаза на то, что должно, и он никогда не шутит — он очень серьезен.
Каждый из нас — в этом умирающем старике, в этой полоумной старухе, сидящей на асфальте, в этих беспризорных детишках. Ужас, дикий ужас живет в паре метров от каждого вашего шага — не оступитесь, не пройдите прямо, видя, что именно в шаге от вас. Иначе Создатель сумеет обратить ваше внимание самым простым способом, в котором жизнь — это всего лишь листок бумаги с вашей историей, измять который и вытереть им жопу может даже просто равнодушный прохожий.
Меня всегда любили маленькие детки, бродячие собаки и городские сумасшедшие. Я стою у метро в спецназовской форме, а ко мне лезут поговорить нищенка и бомж-калека… Как радостно, что во мне осталась хоть крупица человеческого, впрочем, не мне судить и каждый узнает итог своего Пути — придет час.
Когда упал Вавилонский Столп, он придавил восемнадцать человек. Дерзкий дядька с издевкой спросил фарисея:
— Чем эти восемнадцать провинились более остальных?
— Ничем. Это были достойные люди
— Так за что же им такой конец?
— Если эти достойные люди приняли столь страшную смерть, то на что тогда могут рассчитывать самонадеянные грешники?..
Мир вокруг нас — это МЫ, в каждом окружаю- щем нас человеке есть наша частица! Мир этот не страшный, он просто грязный, начните уборку с себя, и поневоле он изменится — у него просто не останется иного выбора. Обрети Дух мирен, и вокруг сотни спасутся! Это Батюшка Серафим Саровский сказал. Верую в это искренне. Храни, Господи, всех нас!
Не спрашивай, по ком звонит колокол, потому что он звонит по тебе.