Хрущов презрительно нахмурился, но поднялся с места неприметный с виду, скромный Степанов, отмалчивавшийся обыкновенно, робко сказал:
- Возможно, я и не прав окажусь, потому как в мысли господина Беньёвского вторгнусь, а сей предмет, известно всем, есть потемки сущие. Однако, кажется, командир не токмо обет свой пред мужиками исполняет, а и здраво рассуждает о том, что сотоварищей наших покамест презирать не стоит - они для нас и слуги, и охрана, и матросы. Так что самым верным делом будет мужику нам покамест потрафить и привезть их туда, где и они успокоение найдут, и нам дорога в Европу прямая лежит. Разве ж не правильно я мысли ваши уразумел?
Предводитель улыбнулся широко и криво, будто сильно радуясь понятливости Степанова, приветливого и милого.
- Совершенно верно. Нам нужно быть дипломатами изрядными. Они ещё пока не спрашивают, куда везем мы их, но, уверен, спросят, а посему, чтоб не явилась обида али неудовольствие какое, надлежит нам курс судна поточней определить - к удовольствию взаимному, и нашему и ихнему.
Василий Чурин в душе считал себя обыкновенным мужиком, а поэтому при разговоре господ ощущал неловкость и все пыхтел да злился, ерзал на стуле и трубку грыз потухшую, поэтому, вопрос услышав предводителя: "Господин штурман, куда нам плыть?", - ответил грубо, недовольно:
- А чего меня пытать? Куда скажете, туда и поплывем. Жду ваших указаний.
- А мы ждем твоих предложений! - настойчиво сказал Беньёвский.
Чурин бросил взгляд на карту, угрюмо и неохотно. Ткнул пальцем:
- Вот колонии гишпанские - Филиппинские, Марианские да Каролинские острова. Сюда бы острожан привезть и надобно. Там же и судно, в Европу следующее, нанять нетрудно - не на худом же корыте нашем чрез Индейский океан да Атлантику поплывете. Сейчас вдоль Курил пойдем, потом мимо островов японских, с Формозой рядом, а там, глядишь, и до гишпанских владений рукой подать. Кораблик снаряжали мы в крайней спешке, а посему сильно боюсь я за надежность его - как бы к угодникам святым на нем не отправиться. Посему ж ближе к земле держаться будем, чтоб в случае чего до берега добраться сил хватило. Вот и весь мой план. Короче быть не может.
Беньёвский был штурманом доволен. Даже приобнял его коротким деловым объятьем.
- Хорош твой план, Василий Митрич, ну а средств у нас для исполнения оного довольно? Провиант, вода, я знаю, имеются в избытке. А команда?
- С бывшими работниками купчины Холодилова я с парусами управлюсь, мыслю. Мужики бывалые.
- Ну а прочих морскому делу не надо б обучить? Артельщикам замена будет.
- Обучить-то можно, - пожал плечами Чурин, - да будет ли с них прок? Али они верховыми на мачты полезут? Сей сноровке скоро не обучишься - время нужно. Но спорить не стану, надо - обучу.
Беньёвский добро улыбнулся:
- Вот и хорошо, господин штурман. Теперь ступай, разговором с тобой я доволен остался.
Когда Чурин вышел, Панов, чистивший ногти перочинным ножиком, заметил:
- А с обученьем мужиков морскому делу ты, господин Беньёвский, недурно сочинил. Не нужно нам праздно шатающейся публики на галиоте. Безделье к помыслам ведет отвратным и пустомыслию. Сей же народ, я знаю, в силу подлости своей имеет крайне непостоянный и лукавый нрав. Вчера они от государыни миропомазанной отреклись с легкостью неимоверной, уговорить себя позволили, а завтра неведомо по каким причинам, услышав иную соблазнительную речь, запросто новые клятвы забудут и делу Павла Петровича изменят. Сей народ из-за прихоти малой, из-за капрыза али награды ради не токмо от крестного целования откажется, но и от батьки родного. Бельмами своими невинно хлопать станут - ничего-де не видали, ничего не слыхали и в самом Большерецке отродясь не бывали!
Хрущов обнял сидевшего рядом Панова и звонко поцеловал его в щеку:
- Ай да молодец! Ай да умник! Моя в башке твоей мозга сидит, ей-Богу!
Но Беньёвскому речь Панова по нраву не пришлась:
- Нет, сударь, я, желая мужиков морскому ремеслу учить, их возможную измену не имел в виду. Мало того, не мыслю признать за ними возможности к столь зловредной каверзе, как измена нам, их спасителям, дарующим сим людям волю и надежду к лучшей, богатой жизни!
- Блажен, кто верует! - грязно усмехнулся Панов Василий и пихнул в карман свой перочинный ножик.
3. ЗАГОВОР КОРАБЕЛЬНЫЙ
Василий Чурин, коренастый, косолапый, злой на тупоумие острожских мужиков, стоял у грот-мачты, держа за угол парус, лежащий у ног его. Вокруг штурмана толпились человек семь бывших казаков, солдат, людей посадских. Смотрели на него с вниманьем напряженным, заглядывали ажно в рот, лишенный по причине цинготной хвори половины зубов, законопаченный сверху и снизу густыми волосами, глаголивший:
- Вот, дурни, фор-марсель парус. Чтоб его к мачте приспособить, наперед бегун-тали поднимают и к огону стень-штага, к стеньге поближе, привязывают блок со свитнем. В сей блок затем продевают гордень, коего передний конец спускают впереди марса на палубу и за строп верхнего блока бегун-талей привязывают, а задний чрез марсовую дыру, и тянут чрез канифас-блок у мачты. Когда же сим горденем тали до блока на стень-штаге подняты будут, тогда навешивают их на топ стеньги, обнеся одно очко стропа кругом топа и вложив его в другое посредством кляпыша.
Закончив объяснение, Чурин обвел мужиков вопросительным взглядом:
- Ну, хоть малость самую запомнили, еврашки?
Мужики чесали в бородах, в затылках, переминались с ноги на ногу. Неподалеку артельщики стояли, в парусиновых бострогах, успевшие за три дня лазанья по мачтам повеселеть, стряхнуть с себя тяжелую зимнюю сонливость. Стояли, окружив старшого, Игната Суету, да посмеивались над острожанами, туго понимавшими морское дело.
- Ну, так запомнили хоть малость? - повторил штурман свой вопрос.
- Да кроха кой-какая в головенку влезла, - робко произнес бывший подушный платильщик Попов Иван.
- А ну-ка, пущай та кроха назад вылезет. Говори.
- Значит, так, - тянул Попов, - перво-наперво бегун наверх продергивают и к горденю вяжут крепко-накрепко, чтоб канифас на топ навесить можно было, а после...
Чурин с яростью отбросил угол паруса, замахал руками.
- Чего врешь, дурак! Куда ж ты канифас-блок навешивать будешь? К какому такому горденю бегун вяжут? То вас, еврашек глуподурых, ко мне привязали, сивых меринов!