- Веселые у тебя венгерцы, - вытер выступившие слезы Фернандо. Насмешили! За веселый нрав их берусь поставить им по бочонку кальвадоса в день, по корове, ну и фрукты тоже. Пусть помнят Фернандо Гомеша, губернатора Макао!
Он жестом подозвал к себе проворного, хотя и толстого португальца, что-то сказал ему, и тот вначале решительно головой мотал, бренча большой серебряной серьгой, но потом стал так же утвердительно кивать, посматривал в сторону мужиков плутовским, быстрым взором.
- Мориц, - сказал Фернандо, - вот этот господин с прехитрой физиономией и такими же повадками, носящий имя Мигуель, покажет дом, в котором разместиться смогут все твои матросы, или кто там они у тебя, не знаю. Сейчас он, правда, занят, но это дело не меняет. Ступай туда. Устроишь своих венгерцев и сразу приходи ко мне. Мой дом к твоим услугам. О, нам есть о чем поговорить!
Беньёвский поклонился губернатору, пообещал наведаться и пошел к своим.
- Ну вот, ребятушки, - сказал он радостно, - как у вас говорят, кабы знал, что на дороге богатство найду, так мешок бы захватил.
Ему смешливо возразил Ивашка Рюмин:
- Нет, батя, у нас иначе толкуют: ежели б знал, где упасть придется, так сенца б постелил.
- Не станем падать, - отчего-то сурово сказал Беньёвский. - По причине короткого знакомства моего с губернатором тутошним, всем, что душе угодно, обеспечены вы будете, даже сверх меры всякой. По быку вам на день положили да по бочонку доброго вина. Такого вы на Камчатке и не нюхали даже. Все, закончились мытарства ваши, ребятки. Обещал вам - и исполнил честно. Все, сытая жизнь начинается, вольная!
- Ой, кабы не испужать её словами такими, - вздохнул Судейкин Спиридон.
- Не испужаем!
И мужики, возглавляемые Беньёвским и офицерами, под одобрительные восклицания пестрой, забубенной портовой публики двинулись в глубь португальской колонии славной - бриллианта в короне лиссабонских королей.
Шли и с любопытством по сторонам глядели. Дивились низким, пестро размалеванным, вытянутым, как червяк, китайским домикам под блестящей, словно отлакированной черепицей, со страхолюдными драконами в росписях стен и прилепившихся на скатах крыш. Видели они и храмы в семь и более крыш с подвернутыми вверх концами. Видели и дома, с китайскими совсем несхожие, о четырех даже этажах, - португальские, решили. С неприязнью глядели на сточные канавы, давненько уж нечищенные, всякой мерзостью засоренные, смердящие невыносимо. После свежего морского воздуха чуть было худо мужикам не было. Попались им навстречу и двое прокаженных - головы закрыты кокулями, для глаз две дырки. Протянули к идущим свои беспалые, изъеденные болезнью руки, что-то жалобно скулили. Мужики посторонились в страхе, крестясь незаметно, накидали мелкого им серебра.
Наконец толстый, запыхавшийся от ходьбы Мигуель привел их к низкому длинному дому, построенному на манер китайских, беленому и чистому, стоявшему у подножья высокого холма. Проводник что есть мочи забарабанил в дверь - китаец тут же высунул испуганную физиономию свою. Сказал ему что-то Мигуель тоном жестким, властным. Скрылся китаец, но и минуты не прошло, как посыпались из дома китайцы, душ пятнадцать, будто горох из рваного мешка. Опрометью бросились бежать кто куда. Мужиков это немало развлекло, но и удивило. Удивился, видно, и предводитель, спросил у Мигуеля по-французски:
- Интересно, что может вызвать у людей испуг такой вот силы?
- Страх, только страх, сеньор! - желал быть скромным проводник. - Я им всего лишь передал приказ дона Фернандо: не покинувший дом в течение минуты приговаривается к смертной казни посредством удушенья. Сударь, дом этот род городской гостиницы, а все постройки Макао - это собственность короля Эммануеля, а значит, собственность его наместника, дона Фернандо Гомеша, который волен дать, но волен и забрать свое владение, когда ему захочется. Итак, сударь, я вас привел, и на этом моя миссия исчерпана. Располагайтесь. Скоро вам доставят угощенья, - и, поклонившись, Мигуель ушел.
Мужики и офицеры в дом зашли, разделенный тонкими перегородками на множество клетушек. Сразу заметили, что жил в той гостинице люд проходящий, мусор после себя не убиравший, - грязь и паутина, по углам объедки, стены срамными рисунками измалеваны. Но, в общем, сносный дом, теплый, видно, крепкий. Мужики покряхтели-покряхтели да, засучив рукава, принялись всю нечисть выметать, думая, что хоть и недолгое житье им предстоит в том доме, а в грязи чужой поганиться не след. Дружно прибрали, помыли, почистили, офицеров, на улице прохлаждавшихся, впустили, которые тут же выбрали себе по комнатке.
Только присели мужики отдохнуть, как вдруг пятерых дюжих парней увидели, подходивших прямо к дому ихнему. Один на веревочке смирную коровенку вел, другой на плече нес бочонок неизвестно с чем, три других тащили на плечах по коробу. Ко входу подошли, и тот, кто вел корову, не говоря ни слова, веревочкой её к стволу дерева привязал, что росло поодаль, другие у порога опустили свою поклажу, все пятеро мужикам с почтеньем поклонились и так же молча удалились. Мужики до крайности их учтивству были удивлены, молчали.
- Ребята, чего моргать глазами? - обратился к ним Беньёвский. - Вот харч к вам прибыл, щедротами губернаторскими назначенный. На корову оную смотреть не надобно. Сейчас же лишите её жизни и обед готовьте, оттого что скоро и остальные к вам с галиота пожалуют, есть попросят. Итак, дети мои, отдыхайте и делайте все, что вам похочется, - вы люди вольные теперь. Я же на некоторое время вас оставить должен, поелику приглашен я к губернаторскому столу. Вас же, уходя, паки предупреждаю: откель вы прибыли и какой вы нации али вероисповеданья, говорить остерегайтесь. Ответ коротким должен быть - венгерцы мы. Понятно ль вам?
Промолчали мужики, а предводитель, советами их боле не донимая, тщательно умылся, почистил свой кафтан и пошел по грязной узкой улочке прочь от дома. Мужики поглядели ему вслед, почесали в голове, чего-то повздыхали и принялись за харч, направленный к ним от губернаторских щедрот. Когда изъяли из бочонка пробку, в нем оказалось красное вино, которое на пробу, снятую Игнатом, отменнейшим явилось - вкусным, сладким и душистым. Выпили. Повеселев, расковыряли короба, в которых хлеб лежал, прекрасные на вкус плоды, коровье масло и ещё какая-то затейливая снедь, навроде перемолотого мяса, наперченная и вонькая. Было решено в отхожем месте её тут же погубить. Корову потом приговорили - топорик призаняли в соседнем доме. Вертел мужики устроили прямо перед входом, раздобыли дров, и зачадило, завоняло на всю округу! Ходили вокруг шипящей горячим жиром румяной туши, потирали руки. Им по нраву была такая воля. А когда прибыли и те, кто оставался на "Святом Петре", обедать разместились. Огромными кусками резали прекрасную говядину, потчевали друг друга душистым португальским, лакомились фруктами. А после, подраспустив на штанах завязки, тихо порыгивая и поковыривая в зубах, блаженничали, чуток отяжелевшие, но довольные и собой, и своим предводителем, и португальцами. Им нравилась свобода.