5. ХРУЩОВ И ГУРЬЕВ, ВИНБЛАН И МАГНУС МЕЙДЕР
Петр Алексеевич Хрущов, купив в кабаке штоф водки, постучался в избу, стоявшую недалече от острожского частокола, где жил бывший поручик Ингерманландского полка Семен Гурьев, пустивший, к сильному неудовольствию Хрущова, первые корни в камчатскую землю, - женился, да ещё на камчадалке.
Дверь Петру Алексеевичу отворила сама Катя, низкорослая, широкоплечая, но улыбчивая и добрая, с недавних же пор ещё и беременная, что прибавило ей уродства. Хрущов Катю не любил, она же, не ведая о неприязни, заулыбалась, увидев приятеля мужа своего, закланялась:
- Заходи, Петра Лексеич, заходи, голупчик!
- Зайду, зайду, - хмуро отозвался Хрущов, - и без тебя б зашел, токмо под ногами крутишься.
Приятеля застал он сидящим за столом, что стоял у самого оконца. Шельмованный поручик, лысоватый уже, в очках, с накинутым на плечи тулупом, книгу читал. Перед книгой - плошка с тюленьим жиром, в жире - фитиль пеньковый.
- Здорово живешь, Семен Петрович, - вошел Хрущов в покой. - А я к тебе, братец, с гостинцем. - Гвардеец поставил на стол граненый штоф с двойным вином. - Хочу развлечь тебя и внушить истину, что древние мудрецы ещё рекли: и многоумные человеци сущими дураками помирают.
Гурьев неожиданно для гостя обозлился:
- А читал-то я, Петруша, Лейбницев трактат "Против варварства в физике за реальную философию", в коем пишут, что дураками да невеждами, как ты, дорога к погибели мостится!
- Премного тебе за то, Семен Петрович, благодарен! - шутовски поклонился обиженный Хрущов. - За то тебе спасибо, что старинного дворянина по невежеству с подлыми хамами сравнял. А ведь я, Сема, в корпусе-то не хуже твово учился - и физику, и математику, и фортификацию знавал, и языки иноземные.
- Знавать-то знавал, да, поди, ни аза в глаза уже не помнишь.
- А с чего ж мне помнить-то? - вконец рассердился Хрущов. - Я же здесь, как жук навозный, безо всякого для моих знаний полезного применения уже семь лет сижу, и сидеть мне тут, разумею, до самой могилы, как новоприезжий ссыльный мне сегодня сказал. Так на кой же хрен мне знания сии?
- Какой такой ссыльный? - с интересом повернулся к Хрущову Гурьев.
- А польский конфедерат Мориц-Август Беньёвский, как он себя величал. Не слыхал о таком?
- От единого тебя о нем и слышу.
- Ну так я тебе об нем ещё кой-чего расскажу. Прикажи-ка свой чумичке грибов соленых подать да стаканы.
Гурьев покривился на "чумичку", но ничего не сказал, а кликнул Катю и попросил принести закуску. Когда с аппетитом выпили водки и заели осклизлыми, крупными грибами, Хрущов прикрыл плотнее дверь и начал:
- Новоприезжий сей у меня по приказу Нилова остановился. Любезной своей натуры сразу явил он знаки. Вначале спирт свой аптечный с легким сердцем отдал, потом десятью рублями ссудил.
- Эх, любишь ты просить! - сморщился Гурьев.
- Ну, сие дело мое, не тебе отдавать придется. Слушай дальше. Не по нраву мне сразу то пришлось, что потащился тот Мориц-Август к Нилову на ужин. Ну по какому такому сердечному расположению пригласил его капитан, да ещё в первый же день? Нас-то к воеводе не звали. Ладно, надумал я к тебе идти, а перед сим променадом решил свою особу облагородить малость парой капель его духов, что лежали в сундучке...
- Да, оподлился ты, брат! - презрительно заметил Гурьев.
- Пусть оподлился, пусть! В соседстве с нами, подлыми, вы свое благородство с наивящей выгодой показать сумеете! Ну, открываю я его сундук, а там... - И Хрущов подробно рассказал о пистолетах, найденных в имуществе конфедерата. Но Гурьев не удивился.
- Ну и что же из оного? - равнодушно спросил ингерманландец, отпивая водку. - Почему бы дворянину пистолетов не иметь?
- Да потому, что ссыльный он! - громко воскликнул Хрущов. - Таковых сюда по пунктам строжайшей инструкции препровождают! Нас-то помнишь, как чистили? Ножик перочинный и тот отобрали, чтобы мы, упаси Боже, жилки себе от огорчения не порезали и тем самым уготованную нам неприятность ссылки не прекратили. А здесь - пистолеты заряженные, да ещё с припасом на тридцать выстрелов. Сам видел!
Гурьев задумался.
- Право, и мне теперь сие довольно странным казаться начинает. Ты при нем ничего ещё по простоте своей языком не чесал?
- Про что? - смутился Хрущов.
- Да о прожектах наших.
Хрущов запустил в кудрявые волосы обе руки, досадливо скривил лицо:
- Да в том-то и дело, что сказал сгоряча!
- Что сказал? - мигом побледнел Гурьев.
- А то, что жить я здесь долго не стану. Убегу, едва случай представится.
Гурьев презрительно покачал своей плешивой головой:
- Ай-ай, ну и дурак же ты, братец! Сущий у тебя младенческий ум! Как ты ещё в корпусе-то фортификацию учил? Сдается, сечен был нещадно по причине великой глупости. Ведь ты, Петр Лексеич, не токмо себя - черт с тобой, раз уж на языке нечистого имеешь, - но и меня, который спит и видит себя свободным, и Катю чреватую на казнь, полагаю, вывел! Ведь сей конфедерат не кто иной, как фискал, от тайной экспедиции за нашим поведеньем наблюдать присланный, а ты ему с ходу такие-то апельцины в рот и положил. Дурак ты, дурак!
- Да я ж не знал! - слезливо воскликнул Хрущов, ударяя себя в грудь огромным кулаком. - Он же сам пострадавшим себя изобразил. И зачем, скажи, если высмотрень он, свой сундук открытым бросил? Будто нарочно предложил по тем пистолетам свою тайную командировку открыть?
- А разве не ты замок на сундуке отпирал?
- Не я! Открыт он был!
- А пистолеты что ж, на виду лежали?
- Наверху! Да и не прикрытые ничем!
- Ну так сие воистину дивно, - задумался Гурьев. - Неужто нарочно он знак нам какой дает али на провокацию нас вызывает?
- Не знаю, что и думать, - вспотел от волнения Хрущов. - А может, ежели хочешь, исправить мне вину свою подушкой, ночью?..
- Убереги тебя Христос от душегубства! - схватил его за руку Гурьев. Ничего мы ещё о сем Морице не знаем. Возможно, послан он к нам Провидением. Ведь мы с тобой, Петр Алексеич, одни турусы языками разводили семь лет, а дело и не подвигалось. Морица сего трогать не смей, покуда не сведаем доподлинно, что за человек. Рот же свой на замок запри. Понятно? Ну а теперь плесни-ка мне вина - ухудушила что-то новость твоя.