— Привет, — жалко сказал Онода, посильнее сжав метлу, когда закрыл за собой дверь.
Не ответив на его приветствие и вместо этого просто сказав: «Следуй за мной», Манами взобрался на метлу и взлетел в ночь.
Онода не имел понятия, что планировал Манами, но он уже зашел настолько далеко и не мог на самом деле думать о причине, чтобы вернуться, поэтому он забрался на метлу и взлетел следом.
Манами, как оказалось, не улетел далеко — он парил рядом, явно ожидая Оноду. Убедившись, что Онода увидел его и следует за ним, он повернулся и направился туда, куда хотел их отвести.
Онода никогда раньше не летал ночью, и он, конечно же, не летал раньше так близко к зданиям (не говоря уже о самом замке, который представлял собой колючую мешанину башенок, и скульптур, и прочих штук, в которые он мог легко врезаться в темноте, если не будет осторожным), но свет луны был достаточно ярким, и в этот раз Манами, кажется, не был заинтересован в том, чтобы устраивать гонку. Он летел довольно медленно, часто оборачиваясь, чтобы убедиться, что Онода по-прежнему держится за ним, и скоро они взлетели к самой высокой из башен замка — Астрономической башне, понял Онода, и Манами изящно приземлился на крышу с видом кого-то, кто делал это уже много раз.
Приземление Оноды вышло намного более неловким, но он надеялся, что Манами был слишком занят, устраиваясь поудобнее, чтобы заметить. Он, может, и не каменел от вида высоты больше, но все еще не любил ее, и пространство, отведенное ему для того, чтобы приземлиться и сесть, было тревожно маленьким.
Как бы то ни было, Оноде удалось, и он неловко уселся на крыше на небольшом расстоянии от Манами, скрестив перед собой ноги, чтобы усесться понадежней и не свешивать их за карниз. Только когда он был относительно уверен, что не соскользнет, если отпустит руки или подвинется, он набрался достаточно смелости, чтобы залезть в карманы и вытащить перчатки.
— Я… эм… принес их, как ты просил, — неловко сказал он.
Манами безмолвно принял перчатки, которые Онода протянул ему. Даже при плохом освещении Онода заметил, что, хотя лицо Манами по-прежнему было бесспорно красивым, было в его внешности что-то неестественное и сдержанное. Лицо его было напряженным, чего Онода не мог вспомнить, чтобы видел раньше, и было похоже, что он недосыпал, что для Манами, как думал Онода, было невероятным.
Тишина вокруг них становилась все тяжелее, пока Манами не прервал ее вздохом.
— Я разозлился после матча и вообще не хотел разговаривать с тобой снова, — прямо сказал он, и Онода похолодел. Он почти боялся услышать то, что будет сказано дальше, когда Манами продолжил: — Но пришел Джинпачи и обсудил это со мной. Он сказал, что я не должен полностью разрывать связи с тобой только потому, что наше… соперничество не принесло тех результатов, которые, как я думал, я хотел, и, думаю, он прав. По крайней мере, думаю, я должен тебе объяснение. И извинение, если ты его примешь.
Все это было даже большим, чем то, на что он надеялся, и Онода с бешено колотящимся сердцем поспешно выпалил:
— Да, конечно! Я определенно принимаю твое извинение, и пожалуйста, не беспокойся — если что, это я должен извиняться!
Манами уставился на Оноду, и выражение неподдельного и неприкрытого недоверия на его лице в результате шумных заверений Оноды говорило о том, что у него не было ни малейшей идеи, как на это реагировать. Однако наконец уголки его губ изогнулись, и он рассмеялся. Чистый звук его голоса разнесся в ночном воздухе подобно звону колокольчика.
Онода был очень смущен (и более чем немного обеспокоен, что шум оповестит кого-нибудь об их присутствии), но большая его часть была просто очарована видом искреннего счастья на лице Манами, и он не собирался быть тем, кто в этот раз заберет это счастье.
Но наконец смех Манами утих сам по себе, и когда он открыл глаза, то выглядел намного более расслабленным, чем раньше, словно с его плеч упала тяжелая ноша. Он куда больше походил на того Манами, которого Онода запомнил с прошлого года, который выглядел так, будто мог уплыть с дуновением ветра.
— Знаешь, Сакамичи, — сказал Манами. — Ты мог бы, по крайней мере, дождаться того, чтобы услышать мое извинение, прежде чем принимать его. Я над ним хорошо потрудился, знаешь — но, наверное, это похоже на тебя, — сказал он, и его голос звучал почти нежно. — Я должен был предвидеть это.
Должно быть, Онода выглядел озадаченным, потому что Манами снова рассмеялся.
— Я рад, что ты не злишься, но я обещал Джинпачи, что извинюсь перед тобой, так что лучше мне это сделать — если я постараюсь остановиться сейчас, он, вероятно, будет психовать. Он всю неделю твердил мне «поднять мою несчастную задницу и идти извиняться перед мелким очкариком Маки», или он сам погнал бы меня пинками до спален Хаффлпаффа, — сказал Манами.
Онода разинул рот.
— Что… правда? Он правда это сказал?
— Ты выглядишь удивленным.
— Ну… Тодо сильно напугал меня, когда мы впервые встретились, — смущенно признался Онода. — Он сказал, что собирается раздавить меня — я думал, он меня ненавидит.
— О, это, вероятно, моя вина, — застенчиво сказал Манами, и Онода не смог не уставиться на него. — Я был так удивлен, когда ты сказал, что занял позицию ловца — Джинпачи всегда говорил о своем соперничестве с хаффлпаффским ловцом, и когда ты сказал, что он уступил ее тебе… я не смог удержать это при себе. Первоначально Джинпачи хотел, чтобы я занял позицию охотника, но после этого он решил, что он… как там… о, да, он сказал, что он «позаботится, чтобы я стал его преемником» вместо этого.
Меж всех дел Оноде никогда не приходило в голову, как именно Тодо так скоро узнал, что Макишима сменил позицию, особенно учитывая секретность, в которой каждая команда проводила свои тренировки. То, что все это время Манами встречался именно с Тодо и что это были дополнительные тренировки по квиддичу, действительно имело большой смысл. Может, Оноде следовало бы злиться, что Манами рассказал Тодо о его позиции, но он поделился этой информацией полностью по своей воле и не просил Манами держать ее в секрете, так что все, что произошло, — на самом деле его вина. По большей части Онода просто устал от чувства обиды, и непохоже, чтобы это в итоге принесло Слизерину преимущество.
…Что напомнило ему об одной вещи, за которую он хотел бы извиниться, если бы ему представилась возможность. И, ну… это была отличная возможность.
— Ладно, — Онода сглотнул, и Манами взглянул на него сияющими глазами. — Насчет матча — я долго тянул, знаю, но я… я хотел сказать, что действительно сожалею о том, что случилось.
Вид у Манами стал озадаченным.
— Сожалеешь о чем? Ты не сделал ничего, о чем тебе нужно сожалеть, Сакамичи. Ты хорошо летал.
— Но… ты заслужил победу, — сказал Онода. — Ты прав, что злился, это была нелепая случайность, что ты не поймал снитч первым. Ты куда лучше летаешь — то есть ты в первую очередь тот, кто помог мне научиться…
— Ты хочешь сказать, ты даже не понял, что сделал? — прервал его Манами.
— Что?
— Когда мы падали вместе, — сказал Манами. — Знаешь, что ты сделал?
— Я… не слишком много помню об этом? — признался Онода, хотя не был вполне уверен, куда Манами клонит. — Все произошло так быстро, и у меня, на самом деле, не было времени думать.
— Ты был готов к удару, — сказал Манами.
Онода нахмурился. Манами сказал это так, словно это было важно, но даже ради спасения своей жизни Онода не мог понять почему.
Словно почувствовав его замешательство, Манами вздохнул.
— Нам обоим оставались секунды до столкновения с землей, и ты полностью был готов врезаться в нее скорее, чем дать снитчу ускользнуть, — сказал он. — А я тем временем остановился. Я помню, что в тот момент думал, что будут еще шансы, что не стоит вредить себе, пытаясь поймать его прямо тогда — по крайней мере, так я себе сказал, — а тем временем ты преследовал его до самого конца и как-то смог поймать его.
Несколько долгих секунд стояла тишина, нарушаемая лишь свистом ветра под черепицей. Атмосфера была напряженной от ожидания.