Но Лори ничего этого не слышал, он смотрел, как санитары проносят к машине неподвижное тело Лоутона. И в том, что Лоутон не был ни обгоревшим, ни в крови, что лицо его, белое как бумага, выражало лишь суровую решимость, было что-то особенно страшное и трагическое. Спохватившись, санитары прикрыли голову погибшего, а через минуту, завывая сиреной, машина с красными крестами на окнах помчалась к городу.
Прижав руки к сразу опухшим губам, Кенни всхлипывала, слёзы катились по её круглым щекам.
«Почему Лоутон не прошёл справа, между «альфа-ромео» и стенкой, за которой стояла толпа зрителей?» Он, Лори, прекрасно знал то, чего не знал комментатор. Нет, Лоутон не утерял ни реакции, ни опыта, ни находчивости. Но главное было не в этом: Лоутон не утерял чувства долга! Он до конца остался честным, мужественным человеком, который предпочёл пожертвовать своей жизнью, нежели жизнью десятка, а то и сотни зрителей.
Он знал, что на шинах «маккензи» не смог бы обойти справа преградившую ему путь машину в этом узком коридорчике. Его «талбот» неизбежно выбросило бы за стенку, и он врезался бы в толпу зрителей, а то и взорвался бы, как раскалённый снаряд, кроша и разнося на куски десятки живых тел. Он ещё тогда говорил об этом Шору, словно видел перед собой близкое страшное будущее, словно заранее знал, каким будет его смертный час…
Лори не мог отвести глаз от того места шоссе, где в жарком мареве исчезла белая санитарная машина. Вот тебе и семьдесят пять тысяч, мечты, долгая, полная приключений, жизнь гонщика, слава… Всё исчезло почти мгновенно, в несколько секунд, оставив позади себя лишь эту глянцевитую, бурую, уходящую в жаркую даль дорогу, уродливо распластавшуюся машину, пятна бензина, отлетевший в сторону белый гоночный шлем…
Лори повернулся и побрёл к своему мотороллеру. За спиной у него по-прежнему ревели моторы, свистели проносившиеся по трассе машины, шумела толпа, болтал комментатор.
Он подошёл к мотороллеру, завёл, подождал, пока Кенни сядет сзади, обняв его за шею тёплыми голыми руками, и медленно поехал в город. Как мелки и неважны всякие обыденные заботы мечты, тревоги по сравнению со смертью… Зачем к чему-то стремиться, за что-то бороться, хотеть чего-то большего? Вот ехать бы так всю жизнь по ровной, убегающей вдаль дороге, и чтоб обнимали тебя тёплые руки, а над ухом слышалось тихое дыхание любимой…
В кино не пошли. Никуда не пошли. Лори проводил Кенни домой. За всю дорогу они не произнесли ни слова, лишь обменялись на прощание рукопожатием и коротким поцелуем.
Лори вернулся домой, не раздеваясь, бросился на кровать, да так и уснул.
Его разбудил Арк часов в одиннадцать вечера.
— Ты не пьян? — строго осведомился он.
— Нет, — пробормотал Лори спросонья.
— Так чего, как свинья непотребная, одетым валяешься?
— Эх, Арк, если б ты знал, что произошло! Лоутон разбился.
— Знаю, по радио передавали.
Лори приподнялся на локте.
— Скажи мне, Арк, как же так получается? Как же твой всевышний, который всё видит и всё знает, допускает такое? Погиб такой человек!
— Всевышний не прислуга за всех, — неожиданно возмутился Арк. — Вы будете гадить и грешить, а он за вас исправлять? Бог плохого не делает, люди грешат. Ты вот сотворён чистым, из утробы матери вышел добрым, честным. А каким стал? Кто тебя таким сделал?..
— Погоди-погоди, — растерялся перед неожиданным красноречием своего друга Лори, — каким это я стал? Что я, уж совсем закоренелый грешник? Бог…
— Оставь бога в покое! — закричал Арк. За стёклами очков глаза его горели, на ввалившихся щёках лежали тени. — Твой бог — вот он. — И Арк показал на валявшуюся на столе серебряную монету. — Все вы хороши! Только и гоняетесь за золотым тельцом! Да и я не лучше, — закончил он тихо.
Успокоился и Лори.
— Да, гнусное дело, Арк. Мы там были с Кенни. Знаешь, всё в одну секунду произошло. Машина заглохла…
— Знаю, знаю, — перебил Арк, — подробно передавали. Выступал ещё Шор из твоих «Правдивых вестей». Дал им!
— А что он говорил?
— Говорил, что предупреждал, что так будет. Что нельзя на заклание отдавать людей во славу денежного божества.
— Это он так говорил?
— Это я так говорю. Он то же говорил, только иначе.
— А другие радиостанции что?
— Поют хвалу усопшему. Объясняют, что хмельным забавам продавался, потому и не сработала реакция. К тому же в летах обретался поздних. Так что даже он не сумел спастись на лучшей в мире машине, шедшей на лучших в мире шинах по лучшей в мире трассе нашего лучшего во вселенной города.
«Да, конечно, — думал Лори, — не будут же они признавать, что их шины барахло. Может проиграть гонщик, сгореть машина, разлететься шины, но фирма всегда выиграет. Уж тут не приходится беспокоиться».
Он разделся и снова лёг.
Заснул сразу тяжёлым, свинцовым сном.
На следующий день в баре «Правдивых вестей» только и было разговоров, что о трагедии на гонках.
— А, Лори, что скажешь? — Роберт крутил длинной шеей, его большая голова, увенчанная рыжей шапкой волос, воинственно поворачивалась во все стороны, точно башня танка. Он вопрошал: — Кто был прав? Не послушали Шора! Кто всё заранее сказал? Кто предупреждал?
— Ладно, не шуми, — проворчал Лори, — без тебя знаю. Я там был, а ты нет.
— Был? Так чего же ты молчишь?
— А ты дашь сказать? Ты ведь рта никому не позволяешь раскрыть!
— Сообщай, — подбодрил Марк.
Лори рассказал друзьям всё, чему был свидетелем.
— Значит, правду тогда Шор нам рассказал. Так, как говорил Лоутон, так и поступил. Людей спас, а сам погиб.
— Человек… — тихо произнёс Марк.
В тот же вечер в битве против несправедливости радиостанция «Правдивые вести» закрепила успех. Шор выступил с, казалось бы, вполне безобидным техническим комментарием, посвящённым участившимся автомобильным авариям. Иллюстрировал он его двумя десятками примеров. Перечисленные им дорожные происшествия произошли невдалеке от Сто первого, и о них хорошо знали в городе. По ходу дела Шор называл не только людей, погибших в катастрофе, что делалось всегда, не только марки разбившихся машин, что делалось гораздо реже, но и шины, которыми эти машины были снабжены, чего никогда но делалось, И, по странному совпадению, это всегда были шины «маккензи».
Потом Шор сразу перешёл к анализу причин гибели Лоутона. Он напомнил подробности катастрофы, описал обстановку разобрал возможные варианты спасения. Постепенно становилось ясным, что единственным выходом был обход препятствия справа, которым Лоутон почему-то не воспользовался. Почему? Спокойно, сдержанно, без конца вдаваясь в технические детали, Шор объяснил, что бы произошло, будь это не «талбот», а «феррари», или «альфа-ромео», или «мерседес». А шины, учитывая их сцепление, прочность, вес, форму поверхности, рисунок, способ крепления и т. д., как бы повели себя? И опять следовал анализ различных марок — «денлоп», «мишелин», наконец, «маккензи»…
Он никого не обвинял, не выдвигал никаких претензий. Он делал технический анализ. Но в сопоставлении с двумя десятками катастроф за сложными деталями любому, даже не очень сведущему в деле слушателю, становилось ясным, что вся вина ложится на «маккензи».
Закончил своё выступление Шор такими словами:
— Итак, дорогие радиослушатели, мы видим, что Лоутон понимал, что единственный шанс на спасение заключался для него в обходе справа. Такой манёвр сулил определённые надежды в случае удачи. Но в случае неудачи он сулил смерть многим зрителям. А надежда на удачу при том техническом вооружении, которым располагал его «талбот», была невелика. Всё же остальные выходы вели к неизбежной смерти. Но лишь его одного…