А та стояла в это время в кухне и, раскрасневшись, растирала желтки с сахаром, и ее рука двигалась так быстро, что нельзя было рассмотреть. На мгновенье она остановилась и поглядела на дочку.
– Ну что ж! Пожалуй, если уж тебе так хочется! сказала она. Тогда попроси няню и тебе белое платье разгладить.
Тася взвизгнула, кинулась обниматься, чуть не сшибла на пол чашку с желтками и побежала объявить няне великую новость. Коля услышал и остался недоволен.
– Вот еще! Всякую мелюзгу брать! – ворчал он. – Раскиснешь, нюни распустишь! Ведь мы в гимназическую церковь пойдем, мне перед товарищами стыдно будет!
– И пожалуйста!… И совсем не раскисну! Ты сам раскиснешь! – обиделась Тася, отходя в сторону.
Полные всякой веселой суеты прошли полтора дня. Настала суббота. Погода стояла ужасная: сыпал мокрый снег пополам с дождем, от ветра рябили лужи, и снежинки вертелись, как сумасшедшие.
– Ну, если к вечеру не будет лучше, я тебя не возьму в церковь, и не просись! – сказала мама Тасе.
Девочка испуганно посмотрела, но по маминому лицу поняла, что так и будет, что и просить не стоит.
И Тася убежала в гостиную, где никого не было, и стала молиться:
– Господи! Дай, чтоб снег прошел! Дай, чтоб меня в церковь взяли! Я буду умная, дай, чтоб взяли!
Но вот уже стало смеркаться, пора было обедать, а снег все шел и таял, падая на мокрую грязную землю.
Ну, дети, в семь часов вы лягте и постарайтесь заснуть, а в половине одиннадцатого я вас разбужу! сказала мама.
– А я? – жалобно протянула Тася.
Мама усмехнулась.
– Ложись и ты! Может быть, погода еще улучшится!
Тася печально побрела в свой уголок и, на всякий случай, стала на ночь укладывать кукол и зверей.
Последними взяла Мишку и новую фарфоровую собачку, купленную на «вербах», которая ей очень нравилась. Тут новая мысль вдруг пришла ей в голову. Она нерешительно поглядела на собачку, повертела ее в руках, потом повернула голову к образу и прошептала:
– Вот если, Господи, я к заутрене пойду, так я эту собачку Коле подарю: ему очень хочется! И, немножко успокоенная, она покорно легла в кроватку.
Но в непривычный час ей не спалось, и все нет, нет, да откидывала Тася одеяло и слушала чутко, что делалось кругом, как раздвигали стол в столовой, как ходила взад и вперед мама, принося что-то.
– Спи, спи, неугомонная! – ворчала няня, – что ты все вертишься?
– Да я не могу, нянечка, – жалобно пискнула Тася, – мне не спится!
– Ну, так лежи!
Тася повздыхала и решила еще немножко полежать, а потом пойти посмотреть, что делается за
окном.
Кругом было тихо, няня тоже задремала на своей кровати, мама ушла в спальню. Тася смотрела, смотрела перед собой, потом все стало как-то мешаться, глазки ее слиплись, и она заснула.
А между тем, время шло. Мама в последний раз оглядела стол, приготовленный для разговенья, и заглянула в окно. Снега больше не было, все было тихо.
«Пора будить детей!», – подумала она. Но Маня уж проснулась сама и, сидя на кровати, расчесывала свою длинную косу. Коля тоже бодро вскочил. Тогда мама подошла к Тасе. Девочка крепко спала, сжавшись в комочек.
– Жалко будить! – сказала мама, проводя рукой по ее спутанным волосам.
– Ничего, мамочка, буди! – вступилась Маня. – А то, если мы без нее уйдем, она потом плакать будет! – и, наклонившись над сестренкой, она проговорила: – Таська, вставай, в церковь пора!
Но та только промычала что-то и зарылась носом в подушку. Тогда мама легонько стала тормошить ее, но крепок первый детский сон не просыпалась Тася.
Няня озабоченно поглядывала издали, потом вступилась и она.
– Давайте-ка я попробую голубушку мою побудить. А то поздно, одеваться ведь пора!
Обхватила няня вялое детское тельце и посадила Тасю на кровати. Тася открыла глазки, посмотрела на всех удивленно, ничего не понимая, потом опять повалилась на подушку.
– Ну вот! Я ведь так и знал, что она не сможет идти! – сказал Коля. – Пусть спит! А нам пора!
– Я совсем не сплю! неожиданно выговорила Тася, вдруг снова садясь на кроватке и усиленно моргая слипающимися глазками. – Я это так! нарочно!…
Дети покатились со смеху, но мама услала их одеваться, а няня тем временем натянула Тасе чулочки, надела туфельки и обтерла сырым полотенцем сонное личико.
Тася глянула на висевшее на стуле белое платьице, и ей стало весело, и глаза уж не закрывались больше.
– А ты скорей, скорей, матушка, – торопила ее няня, – сейчас в колокол ударят!
Распустила ей няня косичку, насадила на маковку голубой бант, и побежала Тася по комнатам.
Странно так было: ночь, а никто не спит!
Сунулась она в столовую и ахнула. Подошла поближе к обеденному столу, чтобы разглядеть все получше: куличи с разноцветными цветами, облитые белой и розовой глазурью, толстый окорок, от которого так вкусно пахло, яички пестренькие и много еще чего другого.
Только что хотела Тася отковырнуть изюминку от ближнего кулича, как вбежала Маня.
– Таська! Куда ты пропала? Ведь мы уж идем!
Спустились все с лестницы, пахнуло влажным ночным воздухом. Любопытно глядела Тася вокруг. Никогда еще в жизни не была она ночью на улице, даже жутко немножко было. Но все было как всегда: ехали извозчики, шли люди, только магазины были закрыты.
Скоро приехали в Колину гимназию.
В огромной передней, около вешалок, было так много народа, что Тася оробела. Молча дала себя раздеть, искоса посматривая на передних дам, негромко разговаривавших между собой. Коля сейчас же убежал от них, и, проходя по коридору, Тася увидела в стеклянные двери множество гимназистов, которые шумно разговаривали между собой. Потом их поставили парами и повели наверх. Поднялись за ними и Тася с мамой по широкой лестнице и вошли в церковь.
Пахло ладаном, перед иконостасом горели и мигали, как звёздочки, огоньки свечей, что-то басом читал диакон, потом звонко и согласно запели гимназисты с клироса. Тася улыбнулась: ей понравилось.
Потом все взяли свечи, дали и Тасе, и она осторожно держала ее и смотрела, как чуть колебался и вытягивался светлый огненный язычок. Но, взглянув на маму, спохватывалась, начинала креститься и кланяться низко, как няня. Прислушиваясь к тому, что пели на клиросе, она узнавала иногда слова из выученных молитв и радовалась им, как знакомым.
Вдруг все зашевелилось, из алтаря вышел священник, гимназисты один за другим чинно понесли образа и красивые золотые хоругви; и пошел, потянулся вон из церкви крестный ход, и мало-помалу затихло пение вдали. Тася осталась в опустевшей церкви и недоумевающе посмотрела на маму.
– Они сейчас вернутся! – успокоительно шепнула ей та.
И правда, вот уж слышно снова движение за закрытыми дверями, вдруг раскрылись они, и звонко и победно грянул хор:
«Христос воскресе из мертвых! смертью смерть поправ…»
Широко открыла Тася глазки, даже дух немножко захватило от странной, непонятной радости, глянула на маму, а у той тоже светлое, радостное лицо. Наклонилась она к дочке:
– Христос воскресе, детка! – и поцеловала три раза.
Да и кругом все целуются. Смешно и весело! совсем особенно как-то! Сияющими глазами смотрит Тася вокруг, поют певчие так радостно, старенький священник уж не раз выходил из алтаря и говорил всем: