Особенно быстро росло число наемников в XI в. Это были и крещеные арабы, и армяне, и грузины, и печенеги, и половцы, и аланы, и пришельцы с Запада. С 70-х годов XI в. появились среди них и турки. Наемники-иноземцы прибывали в империю и поодиночке, и группами в несколько сот человек, как, например, русские и варяги. Армяне и грузины приходили иногда на зов василевса воинскими соединениями и играли крупную роль в военных действиях в Малой Азии. Изредка империя нанимала целую армию у правителей иных стран. Но это было и дорого и опасно. Болгарское войско, позванное василевсом для подавления восстания Фомы Славянина, получив плату, на обратном пути грабило местное население. Войско Святослава, приглашенное Никифором II для ведения совместной войны с болгарами, всерьез стало угрожать самой Византии.
Анна Комнин считала, что закованные в броню западные рыцари непобедимы. Глядя на сражающегося Никифора Катакалона, пишет она, его можно было принять "за уроженца Нормандии, а не ромея" — так он был могуч и искусен. Мануил I, по словам Никиты Хониата, знал, что воины-ромеи подобны "глиняным горшкам", а западные наемники — "металлическим котлам". Исаак II, несмотря на нищету отечественных воинов, отдавал захваченных на войне коней не им, а наемникам с Запада, так как они лучше действовали тяжелым копьем — вооружением конника. Обидеть иноземных наемников было гораздо опаснее, чем стратиотов-ромеев. Василевсам не раз приходилось подавлять их грозные бунты, а затем идти на серьезные уступки.
Особые отряды воинов, находившихся на службе у магната, которые появились уже в Х в., ни тогда, ни впоследствии не превратились в настоящее войско, с которым феодалы могли бы, как на Западе, участвовать в походе государя-сюзерена. Магнат шел в битву с небольшим собственным отрядом оруженосцев, полувассалов, слуг и родственников. Такие отряды не играли серьезной роли в сражениях. Вассалитет не стал в империи развитой и всеобщей системой.
Не избавила империю от необходимости содержать большое наемное войско и система так называемых проний, которая стала развиваться во второй половине XII в. Пронии — пожалования императора в пользу частных лиц, заключающиеся в передаче им права управлять определенной территорией с государственными и свободными крестьянами и собирать с них налоги в свою пользу.
Помимо сухопутных сил, империя имела также военный флот: провинциальный, используемый в основном для сторожевой службы, и центральный — царский, игравший главную роль в крупных экспедициях. Кроме того, на побережье Малой Азии и на островах находилось несколько морских фем, население которых содержало сильный военный флот и несло преимущественно морскую службу в качестве гребцов и военных моряков.
Военный флот Византии переживал эпохи взлета и падения. В середине VII в. Константин V смог послать в устье Дуная для ведения действий против болгар до 500 судов, а в 766 г. — более 2 тыс. Сильным оставался флот и в Х в. Ужас на врагов наводил "греческий огонь". Выбрасывался он из сифонов, устроенных в виде бронзовых чудищ с разинутыми пастями. Сифоны можно было поворачивать в разные стороны. Выбрасываемая жидкость самовоспламенялась и горела даже на воде.
Военные парусные суда имели и экипажи гребцов. Наиболее крупные корабли (дромоны) с тремя рядами весел были быстроходны и брали на борт до 100–150 воинов и примерно столько же гребцов.
Со второй четверти XI столетия стали проявляться первые признаки упадка военного флота. Успехи норманнского вторжения из Италии в начале 80-х годов XI в. побудили Алексея I принять срочные меры к возрождению флота. Особенно много судов строили в столице. Смолили и оснащали их главным образом на острове Самос. Но и этот наспех выстроенный флот не смог помешать высадке Роберта Гвискара, и василевс прибег к услугам венецианцев, заплатив им чрезвычайными торговыми привилегиями в империи, что губительно отразилось как было рассказано в первой главе, на развитии отечественного ремесла и торговли.
В конце XII в. византийские военные моряки пускались в бегство, едва завидев вражеские корабли. Глава царского флота Михаил Стрифн, зять императора, открыто торговал снаряжением: парусами, якорями, канатами. Ко времени подхода крестоносных флотилий к Константинополю весной 1203 г. бывшая "владычица морей" практически своего военного флота не имела.
*
Военные силы империи использовались не только для борьбы с внешними врагами, но и с внутренними: узурпаторами, посягавшими на трон василевса; угнетенными крестьянами и горожанами, поднимавшими восстания; иноплеменными подданными, стремившимися отделиться от империи. Однако не одно прямое насилие обеспечивало прочность власти василевса. Режим византийской деспотии поддерживался и с помощью постоянной идейной обработки ромейских подданных, которой ежедневно занималась не только церковь, но и вся официальная правительственная пропаганда. Императора славили всюду. Принимаемые в торгово-ремесленные корпорации должны были клясться богом и здоровьем василевса. В праздники специальные гимны в его честь распевали перед народом цирковые партии. Толпе на улицах и площадях следовало выкрикивать хором «здравицу» и «славу» василевсу. Этой церемонии придавалась даже некая «конституционная» функция: василевс в нужном случае мог сослаться на то, что он избран также народом и ему угоден.
Формулы приветствий отрабатывались во дворце и были порой исполнены тайного смысла: например, упоминание о Константине (сыне Михаила VII) и Анне Комнин сразу после имени Алексея I означало, что юные обрученные прочатся в наследники престола, а умолчание о них после рождения у василевса сына Иоанна показывало, что Константин и Анна уже не наследники. Возглашение и славословие являлись актом и признания и клятвы на верность одновременно.
Хронист, спустя много лет после смерти василевса, позволял себе хулить его, мог порицать его и ромей в тесном кругу семьи и друзей (Кекавмен строжайше запрещал это своим сыновьям), но на людях, на площадях и улицах, в реляциях и указах, громко читаемых народу на рынках и у церквей глашатаями, с церковного амвона византиец привыкал слушать лишь славословие василевсу.
Говоря о демагогии как важном средстве укрепления власти, Скилица заметил, что Михаил VI Стратиотик был на этот счет «бесталанен»: не умел «опутывать» оскорбленных и затаивших гнев в душе.[13] Василевс мог распорядиться жизнью любого подданного, но и он был вынужден мотивировать свои поступки, и демагогия обычно предшествовала аресту и ссылке видного лица, если на это не имелось законных оснований. Задумав низложить патриарха Михаила Кируллярия, Исаак I поручил Пселлу оклеветать его в обвинительной речи, а когда патриарх внезапно умер, — прославить почти как святого в официальной эпитафии-панегирике. Решив свергнуть патриарха Алексея Студита и сесть на престол, временщик Орфанотроф обвинил владыку в неканоническом избрании: Алексея действительно назначил Василий II без соблюдения должного ритуала. Но на этот раз не помогли ни каноны, ни демагогия: Алексей потребовал низложить также всех рукоположенных им митрополитов и епископов, коль скоро он сам патриарх «незаконный». План Орфанотрофа рухнул.
Победа над врагами, внешними и внутренними, сопровождалась празднествами в столице и на ипподроме — триумфом: провозили трофеи, проводили связанных пленников (они шли под градом насмешек, плевков, брани, порой ударов). Имя василевса славили непрерывно. Когда-то, в IV–VII вв., ипподром был в Византии единственным местом, где народ мог легально выразить свое отношение к политике императора. Не раз именно здесь василевс выслушивал тяжкие обвинения и брань, а иногда в него с трибун летели камни и комки грязи. Но к IX-Х вв. положение резко изменилось: цирковые партии, ранее причастные к политике и тесно связанные с массами горожан столицы, были постепенно низведены до положения особых служб при ипподроме, подчиненных эпарху, обязанных организовывать зрелища и в гимнах славить василевса в ходе каждой церемонии и каждого праздника.