Большинство сирот не попадало, разумеется, ни под опеку, ни в приюты. В житиях частенько мелькает фигурка деревенского сироты-пастушка, который пасет коз или свиней за черствый кусок в зной и в холод, ночует в поле и едва не умирает от голода. Именно на детях в первую очередь в ту суровую пору отражались стихийные и общественные бедствия. Дети-рабы и дети-евнухи наполняли дома вельмож. Но таким сиротам, можно считать, повезло. Другие просили милостыню на папертях, принуждались к непосильному труду в эргастириях мастеров и торговцев, шныряли по рынкам под надзором взрослых воришек, а девочки-сироты стояли "на своих местах" в зловонных переулках и на площадях.
*
Спасения или помощи можно было ждать главным образом от родственников. Помни о родственниках и оказывай им благодеяния, поучал Кекавмен: не исключено, что именно для этого господь даровал тебе успех. Послушание отцу первая заповедь, почтение к матери — первейший долг. Совершив переворот, братья Комнины колебались: то ли поскорее занять дворец, то ли поторопиться к матери, чтобы засвидетельствовать ей свое сыновнее почтение. Порой, во время мятежей аристократии, василевс призывал мать мятежника, убежденную в греховности поступка сына, и отправлял ее в качестве парламентера: бывали случаи, когда ее увещевания и угроза родительского проклятия приносили василевсу бескровную победу. Умершего родителя мужчина-ромей должен был оплакивать с причитаниями (согласно семейному ритуалу, мужчина — глава семьи делал то же и при всяком ином несчастье в семье).
Естественно, что историки больше всего знают о характере родственных отношений в знатных и преимущественно в царских семьях. В семье василевса родственные чувства нередко приобретали уродливый облик. Ирина в борьбе за престол в 797 г. ослепила родного сына. Евдокия, вдова Константина X, втайне от своих сыновей обвенчалась с Романом Диогеном, и сыновья через четыре года свергли и ослепили отчима, а мать постригли в монахини. Сестра Мануила I предала мужа, донеся на него брату, а жена Константина VII, напротив, помогла мужу расправиться со своими родными братьями. Константин VII заточил в монастырь сестер и свел в могилу мать. Суровый холостяк Василий II, невзирая на мольбы и слезы единственной сестры Анны, силой отправил ее в жены далекому повелителю русских в 989 г. Но он же страстно любил племянницу Зою, дочь его брата Константина, которого мало жаловал.
С любовью и заботой чаще относились друг к другу представители «средних» слоев населения и интеллигенции. До глубокой старости сохранили чувство взаимной братской любви видные деятели и крупнейшие писатели конца XII-начала XIII в. Михаил и Никита Хониаты.
*
Помимо многочисленных родственников, проживавших в одном доме, в семье ромея, особенно богатого и знатного, жило множество людей, не связанных узами родства с хозяином (воспитатели детей, друзья, нахлебники, наемные работники, слуги, рабы и т. п.). Число таких домочадцев у столичного аристократа было порой столь велико, что он мог в случае нужды сформировать из них значительный вооруженный отряд. Богатые дома в Константинополе занимали целые кварталы и представляли собой сложный комплекс с многочисленными постройками, амбарами, помещениями для прислуги скотными дворами, конюшнями, погребами и обширным внутренним двором с портиками и галереями.
Тем не менее византиец, как правило, проявлял величайшую осторожность при допуске посторонних в свой дом. В изображении Кекавмена византийская семья предстает как тщательно отгороженный от чужих глаз мирок, постоянно готовый к осаде извне. Этот полководец, вообще крайне недоверчиво относившийся к дружбе, советовал не оставлять в своем доме иногороднего друга даже на несколько дней: друг, оказывается, может соблазнить жену, невестку или дочь, вызнать размеры доходов, изучить недостатки в домашнем распорядке, чтобы затем забавлять своих домашних рассказами. Лучше послать другу какую-нибудь вещь в знак внимания.
Слуги в доме, даже несвободные, занимали самое разное положение. Некоторые удостаивались безграничного доверия хозяина, служили управителями и телохранителями. Бывшие слуги, в особенности потомственные, получали иногда высокие официальные посты, если счастье улыбалось их господину. Слуга отца Алексея Комнина — Лев Кефала стал известным полководцем, другой слуга этого императора — первым советчиком василевса, его поверенным и духовником. Большинство слуг, однако, находилось под строгим надзором господина и его управителей. Слуги могли не только "пожрать прибыль" хозяина, как говорит Кекавмен, до принять участие в политической интриге, изменить господину и даже посягнуть на его жизнь.
*
Широкие родственные связи каждого магната и сановника, значительное число зависимых от них лиц и множество, приверженцев, превращали их семьи в серьезную политическую силу. Поэтому заключение брака в знатной среде все чаще в XI–XII вв. становилось не только средством, позволявшим упрочить экономическое положение семьи, но и важной политической акцией, укреплявшей влияние всего родственного клана. Заранее тщательно продумывали, чью поддержку себе обеспечить, какие противоречия сгладить, к какой группировке примкнуть. Опасаясь полководца Никифора Фоки Старшего, временщик Заутца предложил ему руку своей дочери Зои. Фока отклонил предложение (к Зое был неравнодушен сам василевс) и лишился поста доместика схол (главнокомандующего).
Устройство браков было для скучающих обитательниц царского гинекея своего рода развлечением и видом благотворительности: императрица и знатные дамы подыскивали женихов для девушек-сирот, для вдов и невест из некогда видных, но обедневших семей. Но подчас заключение важного брака не обходилось без вмешательства гораздо более влиятельных лиц, вплоть до самого василевса. Брак по воле самодержца являлся порой и рассчитанной карой: навязывали уродину или «безродную».
С начала правления Алексея I Комнина в среде византийской аристократии стал утверждаться западный обычай: у государя испрашивалось разрешение на брак. Этот император сделал систему брачных связей одним из важных рычагов своей политики в сложной внутренней борьбе за власть. Особую осмотрительность проявляли Комнины при заключении брачных связей членов своего рода. Некогда, еще в IX-Х вв., в царской семье поступали совсем иначе. Константин VII разрешил своему сыну, будущему императору Роману II, жениться на дочери простого харчевника — красавице Феофано (она стала матерью Анны, жены русского князя Владимира I). С тех пор ничего подобного не случалось вплоть до 1453 г. Исчез навсегда и старый обычай смотрин невест для василевса и его наследника, свозившихся в столицу из провинций и принадлежавших далеко не к одному социальному кругу. В конце XI — в XII столетии постепенно утверждался феодальный принцип наследственности «благородства» — проникнуть в среду аристократии «чужакам» становилось все труднее. Недаром с XI в. ранее редко фиксировавшееся в документах фамильное имя видного человека указывается все чаще и чаще, а к концу этого столетия при упоминании знатного лица, как правило, называется его и личное, и родовое имя.
*
Материальные расчеты, политическая игра, неравные браки — все это отнюдь не означало, что любовь была неведома византийцам. Не всегда она предшествовала браку, но нередко ему сопутствовала. В сборниках поговорок и изречений ("Пчелах") утверждается мысль, что высшее счастье для мужчины обретение любящей благонравной жены. В сказании о Стефаните и Ихнилате говорится, что "высшим благом обладает человек", для которого соединились воедино три компонента: разум, добрый советчик и любимая жена. Кекавмен полагал, что смерть хорошей жены равносильна утрате половины "или еще больше" всех жизненных благ. Любящий, писал Феодор Студит, принадлежит не себе, а предмету любви; муж, любя жену, всего себя отдает ей, ею лишь дыша и о ней лишь мечтая. "А что для мужа больше жены единоправной и единомысленной, восклицал Василий Охридский, — которую ему дано право опекать и над которой дано право властвовать — не как господину над имением, но как душе над телом? Дано право самим промыслом, связавшим душу с телом и образовавшим посредством сопряжения из жены и мужа как бы одно живое существо, заодно дышащее и заодно чувствующее".