— Уважаемые пассажиры, обратите, пожалуйста, внимание на демонстрацию спасательного снаряжения, — протрубил над головой металлизированный голос.
Мыслеобразы разбежались по своим углам. В голове сразу прояснилось. Все-таки хорошо, что у меня не сложились «настоящие отношения» с иностранцем. Это, должно быть, нервно и накладно. Пришлось бы разориться на билетах и потерять полжизни в ожидании виз. Помня, сколько стресса доставила организация этих бельгийских каникул, повторять опыт совсем не хотелось. История с Маартеном научила меня очевидной вещи: курортные романы не должны длиться дольше отпуска. Самое время применить эту свежеобретенную мудрость к истории с Гийомом. В Москве меня ждут любимая работа, друзья, семья и пара интересных знакомых противоположного пола — в общем, все, чтобы чувствовать себя счастливой.
Это такая дикая страна, и я в ней живу
«Здравствуй, моя любовь! Как дела? Здорово, что мы встретились, пусть и так ненадолго. Спасибо тебе за этот лучик радости в моей скучной жизни. Надеюсь, ты долетела без проблем. Много поцелуев».
«Здравствуй, дорогая!
Как дела? Надеюсь, ты хорошо долетела. Как прошел твой последний день? В приложении несколько фотографий из нашего путешествия — это были по-настоящему волшебные моменты. Много поцелуев».
Я переключала экран с одного письма на другое, пытаясь разобраться, что же я чувствую. Церемония прощания с прошлым прошла успешно: по приезде я торжественно выкинула карту желаний, в центре которой размещалось фото, где мы с Маартеном обнимаемся и светимся от счастья. Несколько месяцев назад за такое вот письмо от него я продала бы душу. А сейчас оно казалось мне самым обычным письмом, написанным десятым кеглем на белом поле.
Зато второе письмо выглядело совсем необычно. Под его строчками таилась невысказанная нежность, каждая буква пульсировала надеждой на большое чувство. К тому же к нему прилагались фотографии! Одна из них вполне могла бы стать центром новой карты желаний.
Со дня возвращения я часто думала о Гийоме. В частности, о том, как мы могли бы ездить на шашлыки на дачу к Лиле. И о том, как мы валялись бы на траве во время традиционного отмечания дня рождения Маши в Малаховке. И о том, как мы придумывали бы костюмы для домашних маскарадов Инны. Это было новым ракурсом в размышлениях о мужчинах; как правило, мои ухажеры были намного старше моих друзей, отличались достатком выше среднего и были слишком заняты для дружеских посиделок.
Гийом между тем не только регулярно писал электронные письма и эсэмэски, но и предложил перевести наше общение из области печатных знаков в область телефонных разговоров. Мне стало немного жаль этого этапа отношений: во-первых, в области печатных знаков я чувствую себя более уверенно, чем во всех других; во-вторых, письма — это генераторы эмоций долговременного действия. Их можно сложить в папочку и перечитывать, как только захочется вспомнить ту прекрасную пору смятения чувств и слегка освежить эмоции. Письма — это скорая помощь по требованию, это эффективная таблетка против любых болезней самооценки и упадка духа. Я храню письма от всех своих бывших, и когда перечитываю их, хочу немедленно возобновить отношения с каждым адресантом.
Но Гийом был несентиментален. Совсем. Он звонил почти каждый вечер и неизменно начинал разговор с ненавистной фразы «How are you?». Я уговаривала себя, что все воспитанные люди начинают разговор с этой фразы, но поделать с собой ничего не могла: что может быть скучнее в конце дня, чем разговаривать о том, как прошел день! И пока мое еле теплящееся чувство, оставленное без подпитки романтическими письмами, угасало с каждым новым «How are you?», чувство Гийома отчего-то разгоралось. Не иначе, как от моего голоса — больше, на мой взгляд, было просто не от чего. Мы же не разговаривали ни о философии, ни о политических взглядах, ни о детских психологических травмах, ни о любви к длинношерстным таксам — ни о чем, что обычно располагает людей друг к другу.
Но, видимо, голос у меня и впрямь что надо, потому что через месяц Гийом всерьез вознамерился нанести визит в Москву.
Его не охладило даже то, что для этого требуется виза. Правда, эффект от новости был такой же, как если бы кто-то сказал ему, что где-то в Европе люди до сих пор живут при феодальном строе или едят руками.
— Визы? Что за каменный век?
— Да, — вздохнула я. — А еще у нас расплачиваются наличными, помнишь? Трубка прошипела что-то невнятное и неприятное.