— Как здорово у вас ставят фильмы! После такого кино хочется совершать только добрые поступки!
— Да, фильм получил почетный диплом на Международном кинофестивале в Мексике, в Акапулько. Вот бы и туда слетать, чтобы повидать города инков!
— Может, когда-нибудь и полетим!
Хади взял девушку за мизинец, повернул к ней свое сияющее от восторга лицо. И не успели молодые люди сделать несколько шагов вдоль тротуара, как вдруг около них остановились женщины.
— И ты любишь эту свинью? — размахивая сумкой, выкрикнула неожиданно одна из них Анне прямо в лицо.
— Тебе своих не хватило? — заорала другая.
— Шлюха! Шлюха!..
Вся красота дня и даже целой Вселенной мгновенно провалилась в преисподнюю. Наверно, вот так и выглядит ад, когда тебе говорят только гадости, что-то низменное, совершенно не соответствующее тому, что есть там, где день, жизнь, мысли, достижения философии и борьба за лучшее и светлое на земле.
— Проститутка! Морду бы тебе разбить!.. Сколько он тебе платит?
Как в такой обстановке не растеряться, не посереть от того мерзкого, грязного, с чем они в этот момент столкнулись на улице? Молодые люди в ответ лишь подавленно молчали и, не шелохнувшись, стояли перед подло орущими женщинами, будто заторможенные, ничего не понимающие инопланетяне. А те пытались привлечь к ним как можно больше внимания. Прохожие охотно останавливались, перемигивались между собой, посмеивались.
Первым пришел в себя Хади. Он схватил Анну за руку, вытащил ее из очерченного дворовым, местечковым злом круга, и они поспешили к метро в надежде, что, может, через минуту встретят людей более высокой культуры, более чутких и добрых.
В метро, отчужденные друг от друга из-за уличного хулиганства, они даже не помышляли взглянуть на себя, на улице их теперь разделял уже целый метр.
— Как же так? — бормотал в растерянности Хади. — Компартия присылает нас в Советский Союз, чтобы мы учились лучшим человеческим отношениям, какие уже сложились в обществе при социализме, а в Москве я, оказывается, для ваших людей лишь свинья?
Глаза его стали влажными, глубокими, будто в них заглянули смертоносные лучи далеких планет, на которых лишь вечный космический мрак.
— Успокойся! Дурные люди есть везде, — решила приободрить его Анна. — Неужели и на твоей родине не встречаются дураки?
— Бывает, — неохотно согласился он и поправил темную шапочку своих непролазно густых волос, размышляя при этом о том, как страшен расизм, сколько он убивает людей, как растерзывает чужие мечты о единении и жизни общества без войн.
— Ты что, про Халима забыл?
— Да, в моей стране тоже есть расизм, — неохотно согласился он. — И в Африке… Но наша партия борется с дурными отношениями между людьми. Однако… почти суд Линча в Советском Союзе… Не ожидал. Какие тогда реальные идеалы у ваших людей? Во всем мире такое уважение к вам, а почему ваши люди оказываются иными, чем это объяснить?
— Если ты учишься в Москве, значит, и моя страна внесла немалый вклад в то, чтобы мир стал лучше. Однако не каждый человек успевает за своим временем.
Эта мысль не успокоила Хади.
— Мне в кафе как-то вместо чая подали… мочу! — с болью в голосе проговорил он. — Я думал, что это случайность, теперь вижу — нет. Наша молодежь рвется в Москву. Если я вернусь домой, как рассказать друзьям, что здесь у людей… длинные хвосты предрассудков?
Анна встревожено глянула на собеседника.
— А я, Хади? И я такая же, как они?
— Конечно, нет! За это я тебя и люблю, — вырвалось вдруг у него.
— Ты?.. Любишь меня? — изумилась девушка, но о своих чувствах пока молчала, как боец, который еще не выбрался из разведки и твердых выводов сделать не может.
Как много близких отношений зародилось тогда, когда кого-то обидели? Как много женщин пытались успокоить мужчину в беде и защитить его, будто птица, пусть и слабыми, неокрепшими крыльями?
Так и Анна… У кого получится быть исключением? Если только природу человека изменить. Она же была настоящей женщиной, она за себя не боялась и готова была в своей стране, а возможно, и в целом мире прикрыть его собою от любой неприятности.
А он? Конечно, обнял, расплел ее длинные косы, погладил руки, плечи… И свет как-то незаметно и мгновенно погас в их комнате. В темноте удушливой около раскрытого окна им было куда уютней, чем на красивой, однако не всегда благожелательной к ним улице.
— У вас зимой дома тепло? — задала она первый попавшийся вопрос, лишь бы не молчать, не говорить нынче на волнующее и болезненные для них обоих темы.