Хади неопределенно развел руками, а Мак поднялся со стула, подошел ближе к Анне, обнял ее за плечи и мягко сказал:
— Не верь Миле. Это неправда. Моя жена может сболтнуть любое. Женщина есть женщина. Давай ей это простим… На фотографии — двоюродная сестра Хади. А Мила… Она иногда назло мне может выдумать любое.
Потом они втроем пили чай, обсуждали погоду, много говорили о крошечной дочке Мака, уже бегающей по длинным коридорам общежития, о том, что они, южане, привыкли-таки к суровому климату, хотя с нетерпением ждут лета, которое позволит им слетать на родину.
Кому в этот вечер больше поверила девушка? Маку, солидному почтенному мужчине, или его вечно крикливой жене, то и дело спешащей в магазин с авоськой в руке?
Жизнь, реальная, а вовсе не такая, какую хотелось бы выдумать, окружала Анну каждую минуту. Однажды к ней в комнату пришла однокурсница. Высокая, черноволосая, яркая. На стуле — вольная поза.
Год назад они были на первой студенческой практике в районной газете, и через неделю, когда вышли их первые материалы, над ними в редакции очень смеялись. Ольга привезла из колхоза зарисовку о доярке под названием «Тетя Дуся». Анна из другого колхоза привезла материал о телятнице под названием «Тетя Даша». Девчонок на планерке разнесли в пух и прах, и клички дали им по названию их же материалов. И только в Москве они чуть-чуть примирились с этим первым в своей жизни промахом.
Ольга вначале дружелюбно спросила, что пишет мать, по-прежнему ли братишка ест на уроках под партой селедку, исправил ли тройки другой? Спустя мгновение посерьезнела.
— Мой тебе совет: брось ты этого черного! — заявила она. — Наши ребята просили передать это. Мол, ни к чему тебе сплошные Гавайи, тропики, всякие отсталые люди из джунглей…
— Что это за танец с саблями? — сердито спросила Анна. — Ты ведь тоже не русская, кажется, приехала в Москву с Кавказа. И мне сказать Николаю, чтоб он бросил тебя?
— Попробуй только, — мгновенно поднялась Ольга со стула. — Пасть порву… — зашипела она. Огонек сигареты дрогнул в ее руке, описал круг, мол, знаешь, что будет? Дескать, брать за горло можно лишь мне.
И ломала чужие жизни лихо, безжалостно, не позволяя, насколько это было в ее силах, состояться чужим отношениям.
Холодно распрощавшись, незваная гостья, чтобы не получить в ответ сдачу, стремительно двинулась к двери. И прежде так было: сделает кому-нибудь гадость… с милым смешком, с прибаутками, а сама уже далеко. По принципу: спина ответа не услышит. Потом долго избегает того, кого будто невзначай посетила.
— Он уедет, на тебе же потом никто не женится, — зло кинула она в дверях.
— Около моей комнаты стоит очередь из женихов?
Но вопрос этот Анна задала уже только себе. Ольга испарилась, будто ее и не было.
«Конечно, лучше всего те отношения между мужчиной и женщиной, которые не вызывают отторжения у окружающих», — оставшись наедине, обдумывала Анна на страницах своего дневника ситуацию и благодаря этим регулярным записям понимала, что взвалила на себя трудную ношу, проблему, которую ни одно общество в мире еще не смогло и не захотело решить. Потому на такие пары каждую минуту косятся все, кому не лень, и все время спутник или спутница, в зависимости от региона, южного или северного не нравится другим… — «Так жить невероятно тяжело. Но что я скажу Хади? Мол, сгинь, будто и не было наших бесед, наших тонко и сложно завязывающихся отношений? Сгинь, потому что этого захотели другие?».
— У тебя завтра день рождения, — напомнила вскоре Ольга и заявила: — если на этой встрече будет этот черный, мы все выйдем из комнаты.
В ответ Анна пожала плечами. Ее далекая прабабушка в середине девятнадцатого века вышла замуж за молодого украинца Кондрата, который в их деревне клал печи. Молодая пара переехала из российской глубинки в Малороссию. Четверо детей уже появилось у этой скромной пары: мальчик и три девочки. Но когда рядом с украинским селом начали прокладывать дорогу, на стройку прибыли бывшие односельчане Марии. Мужики все были отчего-то с высокой температурой. Сход выделил им хоть и холодную, но отдельную хату. А Марию предупредили:
— Не ходи, там чума.
— Но как оставить больных без еды? — наивно удивилась она и тайком ночью все же пошла к умирающим с горшком молока. Через неделю еще один гроб в этом селе увезли на санях в пургу.
Об этом поступке далекой, не умеющей предавать прабабки, рассказала Анне в детстве ее бабушка, которая с пяти лет росла лишь на руках отца.
— Я всех пригласила, а кто не придет, это ваше дело, — услышала в ответ Ольга. Огонек сигареты у гостьи отчего-то нервно опустился, но через мгновение взметнулся к ее лицу: