Не успела я зевнуть, как со стороны Пикадилли, пробираясь между отдыхавшими в тени туристами, появился Фар Лап. Он выглядел необычайно эффектно в новом просторном плаще с пелериной, придающем ему сходство с черным рыцарем или конкистадором.
— Устала, Лили-детка, йе-хей?
— М-м-м… Да.
— Выжата как лимон, юваи?
Он сел рядом со мной на скамейку, извлек из складок плаща трещотку с бумерангами и поставил на землю. Должно быть, нас можно было видеть, потому что прохожие поглядывали на нас с интересом: пожилая женщина и австралийский абориген — еще одна нелепая парочка в этом несуразном городе.
— Не будь я мертвой, я бы сказала, что умираю от усталости.
— Ха! Так и должно быть. Слушай, ты виделась с мистером Кантером, йе-хей?
— Ох, я была у него недавно. Просила выдать мне пособие, ведь теперь я не работаю.
— Ты по-прежнему вертишься около своих девчонок, йе-хей?
— Да, если ты называешь это так — меня там не видно и не слышно.
— Черт побери, сколько можно тебе повторять? Сколько можно повторять одно и то же? Не вертись около буджу, Лили-детка, особенно около твоих девчонок. — Вытащив коробку табаку и папиросную бумагу, он соорудил одну из своих сморщенных самокруток. Дождь его не беспокоил. Он что-то прощелкал, и я дала ему огня. — Слушай, сходи-ка еще раз к мистеру Кантеру. Они переехали в этом месяце на Уолворт — роуд, в старое офисное здание. Пойди, поговори с ним, он хочет тебя видеть, йе-хей?
— О чем нам говорить?
— О налогах. У тебя задолженность по налогам, йе-хей?
— Какая к черту задолженность? Меня нет ни в одном компьютере Налогового управления. Я мертва.
— Йака! Я говорю не про сейчас… у тебя старая задолженность. Если хочешь вернуться, нужно это уладить.
— Ты надо мной смеешься, наверняка смеешься.
— Слушай, Лили-детка. — Он поднялся. — Существуют неоспоримые факты, йе-хей? — И ушел.
Я снова отправилась к Кантеру. Повосхищалась их долбаным нюё, потрепала по морде мерзкого Анубиса. Пошутила с клерками, которые играли со своими погремушками или носились по старым помещениям на оранжевых спейсхопперах, зажав между ляжками резиновые рога. Я слушала Кантера, смотрела, как он считает на старом арифмометре, вертит ручку и произносит сумму.
— Ровно две тысячи триста тридцать четыре фунта двадцать три пенса. Такова ваша задолженность, миссис Блум. Пока вы не уладите этот вопрос с нашей помощью, о возвращении в предсмертную стадию не может быть и речи. Надеюсь, вы меня верно поняли.
— Напрасно надеетесь… я вам не верю.
— Тогда поверьте моему совету относительно ваших посещений клиники Черчилля. Теперь, когда… кхе — кхе… к вам возвращаются чувства, придется от них воздержаться. В этот процесс вовлечены довольно сложные механизмы…
— Вы хотели сказать «в реинкарнацию»? Признайтесь.
— В данном случае «реинкарнация» не совсем подходящее слово… Одна только подготовка необходимых документов займет массу времени. Ваше дело будет рассматривать множество комиссий, и в каждую нужно представить безупречно оформленные бумаги, хотя успех все равно не гарантирован. А вы еще и настаиваете на том, чтобы появиться на свет — в некотором смысле возродиться — в качестве ребенка своей дочери. Вы не можете не согласиться, что это абсолютно беспочвенная фантазия, не имеющая шансов на успех. Я бы посоветовал вам, — продолжал он, игнорируя мою открытую враждебность, — рассмотреть принцип анимации мертворожденных детей с поражением головного мозга, о котором я вам, вероятно, уже говорил.
— Да, говорили, черт возьми. Говорили. О более проницаемом барьере… я помню, помню.
— Даже стать литопедионом, вроде того, что вы зачали в… — он повернулся в кресле, выдвинул ящик и порылся в карточках, — … в 1967 году, было бы… кхе — кхе… предпочтительнее.
— Чего это вы раскашлялись? — набросилась я на него.
— Простите?
— Зачем вы прочищаете горло? Вам ведь нечего прочищать.
— Я думаю…
— Нет, вы не думаете. Послушайте, я не собираюсь сидеть здесь вечно и слушать эту чушь, у меня дети остались без присмотра. И я не верю вам ни на йоту, мистер «кхе-кхе», ни на йоту. По-моему, вы что-то от меня скрываете… По-моему, вы даете мне неполную информацию.
— Вы можете думать все что вам угодно, миссис Блум. — Его витиеватое прямодушие нашло поддержку в лице появившейся с блюдом бисквитов конторской Джейн, взиравшей на него с обожанием и преданностью. — Вы можете думать все что вам угодно, но, пока вы не вернете деньги Налоговому управлению, ни о каких путешествиях за пределы Далстона не может быть и речи, вот так. А теперь, если у вас нет никаких предложений по поводу графика выплат, я хочу пожелать вам всего хорошего, миссис Блум, пожелать вам всего хорошего.
Клянусь, он так и сказал, более того (выражение в духе Кантера), он взялся за лацканы своего пиджака а-ля Бернард Шоу, как истинный сторонник вегетарианства и езды на велосипеде, каковым он на самом деле был и всегда останется.
Я вернулась в Далстон — сначала тряслась в старом поганом автобусе до «Слона и Замка», потом промчалась на метро через весь город до Бетнал-Грин в новеньком вагоне. Невероятно! За сорок дерьмовых лет, которые я провела в Лондоне, они впервые обновили состав. У станции метро я взгромоздилась еще на одного громыхавшего красного динозавра, направлявшегося к Мэр-стрит, а затем исчезла в кварталах Далстона.
В тот весенний день 1996 года даже Жиры мне были рады.
— О-о, она усталая и старая, усталая и старая, — причитали они. — Она выбилась из сил, выбилась из сил, усталая и старая.
Они были абсолютно правы. Я сделала для себя выводы. Сократила количество сигарет до ста в день. Живые говорят, что от того, что просто куришь меньше, мало толку: ты мучаешься в перерывах и ждешь не дождешься следующей сигареты. Это ничуть не лучше, чем курить непрерывно — а может, даже хуже. Но у живых нет моего тонкого тела и моего мощного стимула.
Мне не хватает мужества — в этом вся загвоздка. Вошедший в роль британский актер, играющий офицера гестапо, трижды хлестнул меня по лицу, и я созналась. Мне не хватает мужества это сделать. Я бы не выбрала легкий способ. О нет. Я приволокла бы тяжелый бумеранг и избила бы себя до смерти, осуществив суровое наказание. А после помочилась бы на себя в насмешку над собственными идиотскими представлениями об устройстве мира.
Бумеранг лежит здесь, внизу, на стеллажах. Подлинник под видом подделки. Он валяется на одной из полок — злополучное и совсем не вездесущее орудие. Черт возьми, я такая слабая, маленькая и неуклюжая, что даже пробовать влезть туда опасно. Мне не хватает мужества. Единственное, на что я гожусь, это бросать чудо-мячики, маленькие резиновые шарики, в которые под давлением закачано масло; они прыгают по комнате, отскакивая от стен, путаясь в листьях злюки юкки и замирая в синей впадинке на шее Ледяной Принцессы. Чудо-мячики — смешная маленькая игрушка, вроде той, в которую превратилась я, когда эти монстры — близнецы уже не могли дурачить никого, кроме самих себя.
Нет, пока не стемнело, я выползу из-под холодного матраса и согреюсь, поиграв в чудо-мячики. Конечно, мне далеко до Джо Димаджио, но мне плевать. Игрушки лежат в коробке под кроваткой. Ее легко вытащить из дальнего угла и опрокинуть. Но эти пластиковые китайские изделия вовсе не смертельно опасны для детей до трех лет, как значится на этикетке. Впрочем, Ледяной Принцессе, накачавшейся наркотиков, было на это наплевать — она заходила в здание под большой буквой «М», чтобы купить мне «ан-Хэппи мил» с бесплатной игрушкой в придачу, а потом оставить меня, малютку Неро, играть за столом, пока она спустится в туалет подширнуться.