Вот и здесь, в это ослепительное, но опасное утро, я заволновалась, когда Нина вдруг прыгнула на неподвижный еще около берега лед. Она бегала по нему и скользила, и дразнилась, и вызывала всех бежать за ней. «Опять она делает не то, что нужно, не то, что ей идет, опять показывает свою удаль и ухарство», — подумала я, еще не понимая всей опасности, которой она подвергалась.
Несмотря на приглашение, никто за Ниной на лед не прыгнул. Я кричала ей: «Нина, иди обратно, Нина, не бегай». А девочки кричали: «Нина, не доверяйся льду — это опасно, Нина, ты провалишься».
Я-то не думала о том, что это опасно, мне просто было тоскливо смотреть на эту одинокую Нину, скачущую по кромке льда и выделывавшую какие-то странные, не идущие ей прыжки на фоне серых, даже аспидных льдин. А льдины за ее спиной плыли, сталкивались, вставали ребром и снова с грохотом валились в воду.
— Нина, вернись!
Но Нина продолжала выплясывать, а под ногами у нее была обманчивая полоса неподвижного льда…
Она рухнула в воду сразу, в одну секунду. Бегала, прыгала и вдруг ее не стало: только лед на реке. Потом всплыла ее шапка. И тут же, вслед за шапкой, но уже ближе к середине реки, в самом водовороте льдин появилась Нинина голова. Она неестественно хохотала и что-то кричала, делая вид, что ей нравится это купание. Тревога молнией пробежала по нашей компании, и всем сразу стало ясно, что Нина должна погибнуть. Мальчики стали ломать какие-то сучья и тонкие деревца, но сестра дотянуться до своего спасения уже не могла. Мне показалось, что уже нет Нины, и только ее отрезанная от туловища и неестественно хохочущая голова еще продолжает плавать среди льдин.
Не найдя в себе силы смотреть на это зрелище, я разбежалась, хорошо оттолкнулась от крутого берега и прыгнула в реку спасать сестру. Расчет был правильный: я прыгнула прямо на Нину и утопила ее второй раз, а вместе с ней и себя.
В воде я открыла глаза — там все кипело и вертелось, но было почему-то не серое, не аспидное, как наверху, а голубое. И еще помню, что под водой было тихо. Удивительно тихо. Сколько продолжалась эта подводная жизнь не знаю. Что-то хлопнуло меня по голове, и я потеряла сознание.
Когда я пришла в себя, то мы с Ниной были уже над водой. И опять я заметила, что шума нет. Тишина окружала меня, над головой было много неба, вокруг нас стены льда. Только этот лед почему-то душил меня. Я задыхалась и поняла, что пришла смерть. «Боже мой, Боже мой, — затосковала я, — что-то ведь надо делать перед смертью и что-то сказать». Но сделать перед смертью мне ничего не удалось, так как я опять потеряла сознание. На этот раз, как потом выяснилось, я удушилась крючком собственного пальто.
Сестра, которая была сильным пловцом, видя, что я не двигаюсь, стала плыть на спине. Работая одними ногами, она руками отталкивала валящиеся на нас льдины, а зубами держала меня за воротник, не давая мне захлебнуться. Этот самый воротник меня и задушил…
В результате Нина спасла меня и себя. Ей удалось схватиться за ветку ивы, низко склонившейся над водой…
Я очнулась у противоположного берега. Вода весело клокотала и бурлила вокруг нас. Ледоход был за нашей спиной. С крутой горы из деревни Дедушкино уже бежали мужики с кольями, а с моста бежали рыбаки и все кричали: «Колонистки директоровы тонут, ребята, давай скорей». А наши девочки и мальчики были далеко, далеко от нас, на том берегу. А мы уже не тонули, мы уже стояли, увязнув в глинистом дне ногами, не в силах двинуться. Моя сестра все хохотала, как заведенная, и держалась одной рукой за иву, а другой обхватила меня. И мне было так хорошо стоять рядом с ней, хоть и по пояс в воде, но все-таки ногами на земле. И тут я заметила, что в правой руке у меня между большим и указательным пальцем зажата маленькая рыбка…
ЧИСТКА КАРТОШКИ
По дому бегает дежурная по кухне и звонит в маленький колокольчик.
— Картошку чистить, картошку чистить! — кричит она.
Дежурных по картошке бывает двое, трое, а иногда и четверо, в зависимости от того, сколько ведер картошки надо начистить.