Удивительно, однако, как все историки отказываются замечать еще одну причину основания кафедры в Сарае – организацию широкой миссии среди ордынцев. Ведь число пленников неуклонно сокращалось с нормализацией уважительных отношений, воинов Русь перестала выделять в Орду уже при Александре Невском [252], а для «посольской» церкви священников можно было присылать, рукополагая где угодно [253].
Положительными свидетельствами в пользу откровенно миссионерского характера новой кафедры служат прежде всего вопросы преосвященного Феогноста, 2-го епископа Сарайского, Константинопольскому поместному собору и ответы на них: «Если святителю случится служить литургию, а не будет диакона, только много священников, – можно ли ему служить? Если будет нужда, да служит и без диакона со священниками: один из священников пусть говорит ектению внутри алтаря. Если будут многие священники вместе, но не будет диакона, должно ли им служить или нет? Должно; только один из них пусть произносит ектению, стоя в алтаре, а не выходя из него» [254]. Диаконов русских, видимо, всех успели рукоположить во иереев, а диаконов-степняков не вполне подготовили. Для нашего вопроса о миссионерском характере епархии особенно интересны следующие три вопроса епископа Феогноста. Во-первых, как подобает крестить несториан? Во-вторых, можно ли «освященную трапезу» переносить с места на место и употреблять в богослужении. Собор ответил утвердительно, с добавлением: «Ходящие люди (кочевники) не имеют себе упокойна места» [255]. В-третьих, можно ли крестить песком при отсутствии воды? И на это собор дал благословение [256].
Епископство Феогноста связано и с его участием в Соборе 1274 года, и с решением в Константинополе вопроса о крещении дочери хана Менгу-Темира (Анны), выходившей замуж за ярославского князя Феодора. Феогност трижды был в Царьграде, где был весьма уважаем, как ученейший сарайский архипастырь [257].
Где же результаты этого деятельного миссионерского служения? Это, прежде всего, почитаемый нашей Церковью Петр царевич Ордынский – племянник Берки [258]. И Чет-мурза, родоначальник фамилий Сабуровых и Годуновых, по легенде, отъехавший на русскую службу при Иване Калите. С. Б. Веселовский убедительно показал, что легендарный Чет мог быть, во всяком случае, современником князя Даниила Московского. Это слишком еще рано для массового бегства ордынских христиан от насильственной исламизации при хане Узбеке (после 1313 года), но что, если Чет был попросту крещен еще русскими клириками Сарайской епархии [259]?
Мы проиграли миссионерское состязание с мусульманами, несмотря на то, что в XIII веке христиан в Орде было не меньше, чем мусульман. Причиной тому была низкая наша энергия этнического поля, низкая солидарность русских, только вступавших в историю на смену славянам. Причиной была и бедность наша в сравнении с мусульманской Средней Азией и Ираном [260]. Орда приняла ислам.
И всё же роль и вес епархии были чрезвычайно велики. Как оказалось, встроившись структурно и политически в жизнь Орды, она была нужна самой ордынской знати, уравновешивая язычников, магометан, несториан, католиков и т. о. усиливая влияние Руси.
В 1296 г., когда на княжеском съезде «была брань» между русскими князьями, их примирить сумели епископ Симеон (митрополит Максим отсутствовал), епископ Сарайский Исмаил (Измайло) [261] и посол великого хана Алекса (тоже православный) [262]. Когда в 1312 г. хан Узбек сделал ислам государственной религией и погромил буддистов и языческую знать, несогласные христиане могли отъехать на Русь. А когда он выдавал свою любимую сестру Кончаку за московского князя Юрия, старшего брата Ивана Калиты, он позволил ей креститься под именем Агафья. И в землях Восточной Европы стала складываться система взаимодействий без религиозных погромов и войн. Становятся понятными и многие иные моменты. Видим, что от Калиты ярлык Великого князя всегда находился в руках Москвы. Но вдруг в 1359 г. он «из-за малолетства» Дмитрия Донского был отдан суздальцам-нижегородцам. На самом деле это произошло из-за того, что наш Ришелье и признанный всеми митрополит Алексий, авторитет среди князей и духовенства, регент сначала Ивана Ивановича, а потом и Дмитрия Донского, оказался в литовском плену, у Альгирдаса Гедиминыча. Возникли разброд и шатание. И только когда он сумел оттуда бежать, всё встало на свои места.